Форум » Христианский коммунизм » Христианский социализм как русская идея » Ответить
Христианский социализм как русская идея
Неомарксист: Христианский социализм как русская идея http://www.chri-soc.narod.ru/chs_kak_russkaja_idea.htm Сомин Н.В. (ИПИ РАН) I Русская идея – это замысел Божий о русском народе. Это тот идеальный образ, к которому должен стремиться наш народ в истории. Бог хочет, чтобы русский народ воплотил эту идею в жизнь. Конечно, эта идея Творцом не указана явно – ее нам нужно расшифровать самим, вглядываясь в свою историю. Распознать русскую идею и ее точно сформулировать – задача исключительной важности. Если эта идея будет удовлетворительно понята и народ, несмотря ни на какие препятствия, будет стремиться к ее осуществлению, то будет и божественная помощь. А потому обеспечен и успех. Если же мы ошибемся, если среди многообразия явлений и тенденций не увидим предназначенного нам задания, если поведем народ помимо Божьей воли к ложным целям, то тщетны наши усилия – Господь не поддержит наших трудов и в конце концов разорит все содеянное. Дабы новые поколения, умудренные прошлым опытом, пошли более верным путем. Русский народ – народ великий. А потому его идея подстать ему – она удивительно высока. Ее высота манит, требуя выявления сущности. И русские люди всегда, в течение всей своей истории, пытались русскую идею сформулировать. А с накоплением опыта и развитием русского самосознания это удавалось сделать все более точно и глубоко. Но какова же она – русская идея? II Сформулировать русскую идею – задача сложная. И в то же время – настолько простая, что это можно сделать буквально в двух словах. Христианский социализм – вот ее краткая формула. Разумеется, она требует расшифровки. «Бог есть любовь» (1 Ин. 4,8). А потому христианство, исповедующее истинного Бога, - религия любви. Через любовь к ближнему мы обретаем спасение и восходим к Богу Живому. Но, по слову апостола Павла, «Любовь не ищет своего» (1 Кор. 13,5). А потому чем больше христианское общество проникается любовью, тем настойчивее оно стремится к общей собственности. Этот закон впервые продемонстрировали первохристиане Иерусалимской общины, когда, исполнившись Духа Святого, они «все, которые владели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов, и каждому давалось, в чем кто имел нужду» (Деян. 4,34), так что «никто ничего из имения своего не называл своим, но все было у них общее» (Деян.4,32). Если выросшая из нелицемерной христианской любви общая собственность закрепляется в организационно-правовых нормах, то такой общественный строй и является христианским социализмом. Итак, христианский социализм – это особый общественный строй, идеология которого основана на христианских ценностях (в России – на Православии), а экономический уклад – на социалистических принципах. Необходимо подчеркнуть, что слово «социализм» тут понимается в классическом смысле – как общественная собственность на средства производства. Более того, христианский социализм стремится не просто к распределению по труду, но к более высокой норме – распределению пропорционально нуждам. Больше должен получать не самый работоспособный, а самый нуждающийся. Это уже «христианский коммунизм» - может быть такое название будет даже более точным. Христианский социализм следует отличать от т.н. «социального христианства», под которым понимается некая политика благотворительности, проводимая церковью совместно с государством, но без изменения основ социально-экономического строя, т.е. в рамках капитализма. Такое «социальное христианство» вовсе не является той русской идеей, которую призван осуществить наш народ. Будучи вполне в духе католической социальной доктрины, оно поддерживается рядом христианско-демократических партий Западной Европы. Его идеалом является цивилизованный, «мягкий» капитализм, где богатые благотворят, а бедные смиряются и с благодарностью принимают милостыню, чем спасаются и те и другие. «Социальное христианство» - лишь шаг в направлении христианского социализма, но шаг еще на языческом поле. Частная собственность, растаскивая людей по углам, препятствует единению в любви. Русский народ призван к гораздо большему – к осуществлению подлинно христианских социальных отношений, необходимым условием которых является общественная собственность. Кардинально отличается христианский социализм и от социализма советского. Замешанный на атеизме и богоборчестве, этот социализм пытался посредством общественной собственности установить на земле справедливость. Но справедливость – лишь социальная форма любви к ближнему. Однако, советский социализм как раз яростно отрицал подлинный источник любви, Христа Бога, а потому сам оказался беден на любовь, а значит – и на справедливость. Сказано в Евангелии: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин.15,5); забвение этой аксиомы и привело советский социализм к гибели, ибо его теоретики не могли постичь, что социальные формы хозяйствования сами по себе не могут удержать справедливость. Христианский социализм полагает, что без высочайшей нравственности, основанной на исполнении христианских заповедей, совершенные формы общественного бытия недостижимы. Более того, сами эти формы он рассматривает как заповедь Господню. Точнее, - как социальный эквивалент заповеди «люби ближнего как самого себя». Христианский социализм – вместе с тем и социализм национальный. Не в смысле национальной исключительности, а в смысле мессианского призвания, в смысле исполнения предназначенной народу воли Божией. Христианский социализм, конечно же, - идеал всемирный, предназначенный всем народам. Но народ русский должен первым проложить к нему дорогу. И мы верим, что национальные особенности русского народа, если взять их идеальную сторону, в наилучшей степени способствуют выполнению своей миссии. Поэтому реализация христианского социализма должна основываться на ценностях, традиционно исповедуемых русским народом. Прежде всего, в построении христианского социализма должна активно участвовать Русская Православная Церковь. Для этого РПЦ должна превратиться из маргинальной организации, исповедующей личное спасение, в подлинного духовного лидера русского народа, способного осуществить его мессианское призвание. Конечно, такой образ христианского социализма представляет собой идеал. Человек – существо падшее, и любовь у него - искаженная, неполноценная. И, тем не менее, в своей существенной части этот идеал достижим, причем достижим реальным русским народом, если его духовные и государственные вожди осознают, что только этот путь угоден Богу. Поразительна судьба этой великой идеи. С одной стороны, она имеет массу противников, причем – яростных, не допускающих даже мысли, что христианство может быть совместимо с социализмом. Однако, и богословие, и философия, и, главное, историческая судьба России показывают, что христианский социализм и есть подлинный образ Святой Руси, та высшая заданность, к воплощению которой вело и ведет нас провидение. Попытаемся этот тезис обосновать более обстоятельно. III В течение тысячелетия основой русской жизни было Православие, освященное святоотеческой традицией. Но именно эта традиция и возвещает о христианском социализме. Имеется в виду имущественное учение великого учителя Церкви IV-V вв. св. Иоанна Златоуста. Учение Златоуста базируется на глубоком анализе Нового Завета. Оно носит нравственный характер, включая в себя как личный уровень, так и уровень общественный. Прежде всего, святитель указывает, что богатство является огромным соблазном. При этом, чем богатство больше, тем более оно разжигает любостяжание, а то, в свою очередь, стремится увеличить богатство и т.д. В результате, богач становится рабом своего имения, полностью отдаваясь накопительству. Освободится от этой смертоносной петли, по Златоусту, можно только совершенно избавившись от собственности. Именно полное нестяжание, оставляя душу свободной для стремления к Богу, является личным идеалом христианина. Но еще большие беды богатство приносит в общественной сфере, поскольку богач, в своем неудержимом стремлении ко все большему обладанию, не щадит никого, становясь злобным хищником. Иначе говоря, стремление к богатству убивает любовь к ближнему. Вылечить этот недуг можно лишь милостыней, причем настолько щедрой и всеобъемлющей, что она естественно переходит в общее обладание. Златоуст превозносит жизнь Иерусалимской общины и призывает своих прихожан последовать их примеру. С другой стороны, частную собственность, а точнее слово «мое и твое», собственность выражающее, он характеризует как "жестокое", "произведшее бесчисленные войны", "холодное". Златоуст даже бросает: "слово - это "мое" - проклятое и пагубное; оно привнесено от диавола"[1]. В своем взгляде на имущественную проблему Златоуст солидарен с другими святыми отцами, в частности – его старшими современниками, представителями каппадокийской школы богословия Василием Великим, Григорием Богословом и Григорием Нисским. Так, Василий Великий высказывает удивительно чеканную формулу: «Чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви». Кроме того, отцы-каппадокийцы, кроме нравственных аргументов, в защиту своей имущественной позиции выдвигают еще чисто онтологические доводы. По их мнению все человечество было сотворено в раю по образу Пресвятой Троицы: множество ипостасей-личностей имело общую человеческую природу в лице первочеловека Адама. Грехопадение Адама привело к распадению общей природы на «осколки» (Василий Великий) по числу человеческих личностей. Поэтому спасение человечества предполагает восстановление общей человеческой природы, и шагом к этому является введение общности имущества подобно тому, как это делается в общежительных монастырях. Другими словами, сам путь спасения человека, его восхождения в Царство Божие необходимо предполагает общественную собственность. Как видим, святоотеческое наследие определенно считает, что не частная, а именно общественная собственность является христианским социальным идеалом. Оказывается, что общественная собственность – вовсе не провокация большевиков-материалистов, а благодатная основа, на базе которой единственно возможно создание духовного общества. Однако, Златоуст замечает: "Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжание, которое укрепляло ее еще больше"[2]. Это означает, что не форма общности (под «нестяжанием» в данном контексте святитель понимает общность имуществ) является причиной благодатной жизни, а христианская любовь; общественная собственность ее лишь укрепляет. Но если любви нет, то общность имуществ, наоборот, может стать одной из форм закабаления личности. IV Творения Василия Великого и в особенности Иоанна Златоуста были известны на Руси с древнейших времен. Русское общество зачитывалось «Златоструями», «Измарагдами» и «Маргаритами» - сборниками выписок из святых отцов. И через них оно впитало в себя и святоотеческое имущественное учение, которое прекрасно сочеталось с благородным и смиренным духом народа и его жизнью в условиях бескрайних просторов и сурового климата. В результате у русского народа выработался особый менталитет, характеризующийся отрицательным отношением к накопительству и стремлением к общинности. И этот менталитет оказал огромное влияние на исторические судьбы Руси. В России очень поздно (во второй половине XVIII в.) сформировалось «европейское» право частной собственности. Но и оно господствовало лишь в незначительной части народа, в основном – в высшем дворянском слое. Подавляющее большинство населения, крестьяне, жило в условиях крестьянской общины, в которой не было права частной собственности на основное средство производства – землю. Земельные наделы периодически переделялись, причем всем миром - в зависимости от изменения состава общины и нужд отдельных семей. Сельская община продемонстрировала удивительную живучесть. Она пережила даже столыпинскую реформу, специально ориентированную на нее разрушение, и была уничтожена лишь в начале 30-х годов бульдозером большевистской коллективизации. Фундамент общины – одновременно и социальный и христианский. А потому ее с полным основанием можно считать одной из форм христианского социализма. Правда, -социализма весьма умеренного, поскольку до подлинной христианской общинности, включая совместный труд, крестьянская община не дотягивалась. Будучи глубоко православным, наш народ уже давно стал осмысливать свою роль в мировой истории. Лишь только Русское государство получает суверенитет, старец Филофей возводит Москву в статус Православной Империи, «Третьего Рима», «а четвертому не бывать». К сожалению, дореволюционный период нашей истории, выдвигая принцип «православие, самодержавие, народность», так и не смог построить подлинно христианский социум. Увы, примат Православия и практически поголовное крещение русского народа уживались с рабством и социальной несправедливостью. Такое Православие, официально-храмовое, не стремящееся осуществить правду и любовь на русской земле, было Господу неугодно, так что приход к власти большевиков не следует считать случайностью. Однако, именно перед революцией произошел новый качественный скачок в осмыслении русской идеи. Наши выдающиеся религиозные мыслители, причем не только философы, но и писатели, и в первую очередь -Достоевский, сказала миру новое, неведомое доселе слово. Они поняли, что русская идея имеет религиозно-социальную природу. Иными словами, в своей исторической миссии Россия должна явить миру праведное общество, строй которого основан на христианских заповедях. На необходимости социальной составляющей христианства сходились практически все мыслители. Всеобщим было также отвержение капиталистического пути России. Но в видении конкретной формы христианской социальности единомыслия достигнуть не удалось. Многие русские мыслители встали на позиции христианского социализма. Среди них – С. Булгаков, Г. Федотов, В. Эрн, Л. Карсавин, Ф. Степун. Причислял себя к христианским социалистам и Н. Бердяев. Однако другие, - а среди них такие выдающиеся мыслители как В. Соловьев, С. Франк, П. Новгородцев, И. Ильин, - связывали будущее России с экономическим укладом, основанным на частной собственности. Таким образом, хотя русская идея фактически была сформулирована, но она не стала общепринятым мнением интеллектуальной элиты России. Многие из плеяды наших философов пережили революцию и из-за рубежа всматривались в достоинства и недостатки России социалистической, что, безусловно, углубляло их размышления. Наша задача – в полной мере использовать накопленный ими идейный багаж. Было бы совершенно неверно рассматривать советский период русской истории как черный разгул сатанизма. Наоборот, новая власть старалась решить те социальные проблемы, перед которыми остановилась Российская Империя. И многое удалось – Россия вышла на пик не только могущества, но и социальной высоты. Было, хотя и с искажениями, введено не только распределение по труду, но и элементы коммунистического распределения. Но главное достижение советского социализма заключалось в достижении небывалой общности людей, объединенных великой целью. Как пели в те времена: «Прежде думай о Родине, а потом о себе». Это позволило нашему народу победить в Великой Отечественной войне. Во многом была реализована соборность, которая лишь брезжила в дореволюционный период. Однако, эта соборность была искаженной – «атеистической соборностью». Атеизм, как уже указывалось, был органическим недостатком советского социализма, увы, - недостатком непреодолимым, предопределившим его гибель. V Таким образом, Россия уже дважды в мировой истории, разными путями, пыталась достичь своего предназначения. Первый раз – через идею «Третьего Рима». Тогда Русь пошла путем храмового Православия, но не уделила должного внимания просветлению социальной жизни народа. Второй раз – через «Третий Интернационал», через идею построения общества социальной справедливости, но отрицая веру в Бога. Обе попытки оказались безуспешными. Достичь синтеза не удалось. Теперь перед Россией стоит задача реализации своей идеи через христианский социализм, в котором органично сливаются обе русские традиции. Христианский социализм – идея огромного масштаба, которая может сплотить русскую нацию. Эта задача – не возврат к прошедшему, а творческое созидание будущего. Эта идея – поистине идея великая, которую давно чает великий русский народ, вне которой его полноценное историческое бытие невозможно. Только она сможет актуализировать дремлющие в нем силы и указать ему путь к выходу из теперешнего затяжного кризиса. Подчеркнем еще раз: эта идея - не мечта прекраснодушных идеалистов. Она – веление Божие. И судьба русского народа была и будет всегда связана с воплощением этого великого метаисторического призвания. Попытки же уклонения от этой трудной, но высокой судьбы были и будут наказуемы Богом. Такие Суды Божии можно ясно различить в исторических путях нашего народа. Казалось бы, в конце XIX в. Россия начала быстро наращивать свой промышленный потенциал и нагонять ведущие индустриальные державы мира. Чего же лучше? Но это было уклонение в капитализм, а значит – в сторону от русской идеи. И последовала Октябрьская революция – одновременно и суд над прошлым миром, и указание нового, социально-ориентированного пути. Или, казалось бы, во второй половине XX в. СССР залечил нанесенные войной раны, общество обрело стабильность, благосостояние росло. Разве не прекрасно? Но с точки зрения русской идеи это был провал: социализм из народного переродился в бюрократический, став из светлой идеи демагогией, а христианская вера рассматривалась большинством населения как «отправление религиозного культа» старухами в платочках. И снова Суд Божий, снова разрушение построенного и выход на новый маршрут – глобализационной экономики. Нет нужды доказывать, что последний для России – это путь в никуда, и если мы по нему будем двигаться, то новой катастрофы нам не избежать, ибо этот путь еще более далек от русской идеи, чем два предыдущих пути. VI Каковы барьеры, стоящие на пути русского христианского социализма? Конечно, нынешняя государственная власть, ориентированная, как известно, на западный вариант капитализма, очень от него далека. И тем не менее, главное препятствие – это отрицательная позиция Русской Православной Церкви. Само словосочетание «христианский социализм» рассматривается нашими богословами как абсурдное, связывающее два несовместимых понятия. Христианский социализм объявляется утопией, попыткой устроения «рая на земле». В то же время, за подлинную позицию Церкви принимается концепция «социального христианства», в основу которой кладется примат частной собственности. Многообразны причины такой позиции Церкви. Они уходят корнями в двухтысячелетнюю церковную историю, и в данной работе не место их подробно анализировать. Важно уяснить, что эта позиция – трагическое недоразумение. Она игнорирует апостольское предание и святоотеческую традицию. Предлагая частную собственность в качестве базы христианского общества, она идет против Евангелия, в котором нет ни одного речения, прямо или косвенно ее оправдывающего. Эта позиция идет и против церковной практики, всегда стремящейся к устроению общежительных, т.е. реализующих общность имущества, монастырей. Нынешняя церковная позиция, дискредитируя Церковь как нравственный авторитет, лишь отталкивает от нее наиболее искренних и честных сторонников коммунистической идеи. Вернуться к святоотеческому учению, которое, как было уже сказано, приводит к христианскому социализму, - вот насущная необходимость. Впрочем, официальные документы Церкви отнюдь этому не препятствуют. Дело в том, что «Основы социальной концепции РПЦ» по поводу социально-экономического строя хранят молчание, так что пока есть полная свобода определиться. Но пока наши богословы фактически ориентируются на частную собственность, по сути дела следуя протестантским и католическим разработкам. Христианский социализм, разумеется, по недоразумению, представителями Церкви был столько раз уничижаем, что необходимо ответить хотя бы на некоторые пункты критики. Одно из самых частых обвинений в адрес христианского социализма – «ересь хилиазма», попытка построения «рая на земле». Обвинение надуманное. Прежде всего, само понятие «рай», как оно понимается в христианстве, предполагает бессмертие, вечную жизнь. Конечно же, говорить о победе над смертью до Второго пришествия было бы опрометчиво. В этом падшем мире бессмертие, видимо, недостижимо ни в научном плане (как это предполагал русский философ Н.Ф. Федоров), ни в плане мистическом – как воскрешение праведников по учению хилиастов. Ценность хилиастической доктрины совершенно в другом. Сторонник хилиазма св. Ириней Лионский (II в.) говорит, что в тысячелетнем царстве «достойные постепенно привыкают вмещать Бога»[3]. Тут святитель указывает, что в Царстве Божием человек будет помещен в особо тесное соприкосновение не только с Богом, но и другими праведниками (вспомним учение Василия Великого о восстановлении единой человеческой природы в процессе нашего спасения), и этому необходимо учиться уже здесь, на земле. Иначе говоря, чтобы жить в Царстве Божием, нужно пройти школу общежития, в которой отношения между людьми хотя бы отдаленно напоминают отношения Царства. И в этом огромное сотериологическое значение христианского социализма. Святые отцы говорили, что Царство Небесное начинается уже здесь, на земле. Думается, что это верно не только в личном, но и в социальном плане. Если же кто построением праведных человеческих отношений на земле пренебрегает, то этим он лишь доказывает, что Царство Небесное не очень-то ему и нужно. Другой ярлык, который часто привешивают к христианскому социализму, называется «утопизм». Под этим подразумевается, что христианский социализм слишком высок для падшего человечества; в особенности непомерно высока норма общности имущества. Такой замах нереализуем, и попытка его осуществления приведет к еще большему падению. Собственно, это и произошло с советским социализмом. Недобросовестность этого обвинения видна хотя бы из того, что громадное 250 миллионное государство жило 70 лет в условиях общественной собственности, и достигло при этом удивительных успехов. Пример Советского Союза как раз доказал обратное: человек, даже падший, может жить при господстве общей собственности. Причем, нужно помнить, что все это происходило в условиях неверной, атеистической идеологии, которая не могла дать подлинных стимулов к коллективному труду. Тем более, общая собственность реально возможна и благодатна, когда она основывается на вере во Христа-Спасителя. Наконец, нередки отождествления социализма с тоталитаризмом. Относительно исторического, советского социализма такие обвинения небезосновательны. Гиперэтатизм и всеобязательность застывшей идеологии закрывали путь к свободному осмыслению и обсуждению проблем России. Эти ошибки в христианском социализме должны быть преодолены. Конечно, подлинная любовь – когда личность сознательно жертвует своим ради всех. Но такая любовь – дело самоопределения каждой личности, свобода которой должна быть соблюдена. Поэтому переход к христианскому социализму не может мыслиться ни через революцию и насильственную экспроприацию, ни через государственное принуждение. Наиболее верный путь – создание добровольных православных трудовых братств, аккумулирующих в себе функции православного прихода и производственного предприятия. Если такого рода братства будут поддержаны и Церковью и государством, то вскоре они образуют особый христианско-социалистический сектор экономики, который, как можно надеяться, будет расширяться. --------------- Разумеется, трудности реального воплощения русского православного социализма огромны. Пока все против него – и Церковь, и государство, и российское общество, и мировая закулиса. Но отчаиваться не следует. «Человекам это невозможно, Богу же все возможно» (Мф.19,26). Надо быть верным русской идее и активно работать над ее приближением. В этом видится наш крест и наше следование за Христом. 17.06.04
Ответов - 78, стр:
1 2 3 4 All
Неомарксист: Русская христианская социология: две дороги Николай Сомин http://www.chri-soc.narod.ru/russkaya_hristianskaya_sociologia_dve_dorogi.htm Русская философия всегда имела религиозную направленность. По сути дела она выполняла роль православного богословия, но рассматривала вопросы, которые по традиции в круг компетенции церковного богословия не входили. А именно, основные свои усилия наша философия направила на осмысление социального устроения. Так появилась русская христианская социология. Будучи сначала зависимой от католических влияний (Чаадаев), она в лице славянофилов (Хомяков, Киреевский, Аксаков, Достоевский) выработала собственные идеи. Однако уже с первых шагов выяснилось, что относительно социума существуют разные подходы. Причем, настолько разные, что развитие нашей христианской социологии сопровождалось серьезным столкновением мнений, бесконечными спорами, зачастую непримиримыми. Одним из таких столкновений является известный спор между Н.Я. Данилевским и В.С. Соловьевым по поводу книги «Россия и Европа». I. Владимир Соловьев написал первую статью против Данилевского и его теории культурно-исторических типов в 1888 г. (уже после смерти Данилевского в1885 г.). Статья нарочито называлась «Россия и Европа»[1]. Впрочем, спор начался несколько ранее, когда Данилевский в статье «Владимир Соловьев о православии и католицизме» указал Соловьеву на его симпатии к западной религии [2] В статье Соловьев писал: «Тут, в этом идеальном государстве Платона, мы имеем таким образом блестящий пример крылатой теории общества, такой теории, которая, расходясь с данным и местным, и временным видом общежития, имеет, однако, внутреннюю силу реальности в более широких размерах. …Существуют другого рода общественные теории, которые, в противоположность крылатым, следует называть ползучими. Они крепко держатся за данные основы общества и никогда не поднимаются на значительную высоту над современною им жизнью» [1,33-334]. Именно такой, «ползучей» теорией называет Соловьев теорию культурно-исторических типов Данилевского. И вот почему: «Автор стоит всецело и окончательно на почве племенного и национального раздора, осужденного, но еще не уничтоженного евангельскою проповедью» [1,335]. Иначе говоря, теория Данилевского не следует евангельскому универсализму, преодолевающему национальные рамки. Наоборот, она закрепляет языческое, «племенное» разделение человечества. В этом смысле, по Соловьеву, ранние славянофилы более приближены к евангельскому идеалу: «Должно, однако, заметить, что коренные славянофилы (Хомяков, Киреевский, Аксаковы, Самарин), не отвергая всемирной истории и признавая, хотя лишь в отвлеченном принципе, солидарность всего человечества, были ближе, чем Данилевский, к христианской идее и могли утверждать ее, не впадая в явное внутреннее противоречие» [1,337]. Итак, Соловьев критикует Данилевского за уклонение от нравственных евангельских заповедей. Для него это не просто главное, но такая нравственная точка зрения – единственно достойная серьезного разговора. Однако, он все же надеется опровергнуть теорию Данилевского на другом поле – чисто фактическом: «Опровергать эти положения с точек зрения христианской и гуманитарной (которые в этом случае совпадают) мы теперь не станем. Мы будем спрашивать не о том, насколько эта теория национализма нравственна, а лишь о том, насколько она основательна» [1,338]. Можно пожалеть, что Соловьев не пошел дальше в своей нравственной критике, решив, что для развенчания теории Данилевского достаточно указать на ее явные несообразности. В результате в дальнейшем глубинная суть спора была утеряна, и полемика со сторонниками Данилевского свелась к выискиванию недочетов и ошибок. И, как выяснилось, его попытки показать неосновательность построений Данилевского, хотя и были не только остроумны, но и во многом верны. Например, Соловьев отмечает, что Византия как отдельный культурно-исторический тип выпала из его теории. Но в конце концов все его замечания оказались недостаточными, чтобы поколебать устои теории Данилевского. Действительно, Данилевский очень убедительно показал, что культурно-исторические типы (цивилизации) – реальность существующего мироустройства И что Запад во все времена ненавидел Россию как иную цивилизацию и яростно хотел ее уничтожения. И, мы прекрасно видим, современная действительность это всецело подтверждает. Ну а как же христианские заповеди? Они, что – оказались неверными? Для Соловьева это нонсенс. По его теории всеединства человечество как раз и идет к всемирной гармонии осуществления евангельских заповедей. И поэтому книга Данилевского рассматривается им как попытка затормозить духовный прогресс. Но дело в том, что по факту Данилевский прав: в действительной международно-исторический жизни заповеди не выполняются; картина, нарисованная Данилевским, верна. Так есть на самом деле. Но что из этого следует? Что евангельские заповеди к общественной жизни неприменимы? Нет, это неверно. Заповеди верны и универсальны. И их применение не только к личной жизни, но и жизни социальных сообществ в конце концов оказывается благотворным. Но заповеди говорят о том, как должно быть, но не о том, как будет. Господь дает человечеству свободную волю, и не принуждает его к выполнению своих заповедей. Так значит дело в другом – трещит по швам соловьевская теория всеединства, теория, по которой «могучим ураганом» человечество идет по пути морального прогресса. Во время спора Соловьев как никогда увлечен этой теорией, и в ее неправильность поверить не может. Лишь много позже, в конце жизни он увидит, что не идут народы по пути к совершенству, что мировая история закончится совершенно иначе – катастрофой, И свое новое видение он выплеснет в «Трех разговорах» в повести монаха Пансофия об антихристе. II. На примере этого столкновения двух выдающихся умов России обнаруживается огромное различие между двумя подходами к христианской социологии. И разделяющий рубикон – духовность. Точнее, понятие духовно-нравственного уровня общества. Соловьев всегда глядел на социальную сферу с точки зрения ее приближения к Богу. И именно с этих позиций он и давал оценку любому общественному явлению. Иначе говоря, Соловьев неявно всегда использует духовный уровень общества в качестве критерия. А как оценить духовный уровень? Да по исполнению обществом заповедей Христовых! Таков ход мысли нашего философа. И поэтому, не обнаружив в сочинении Данилевского этого критерия, он называет всю его теорию «ползучей», т е. не оценивающей общественные события с высшей, подлинно христианской точки зрения. Другое дело, что использование принципа оценки общества по Евангелию Соловьеву далеко не всегда удается. Он верно пишет, что: «…высший идеал самого русского народа (идеал «святой Руси») вполне согласен с нравственными требованиями и исключает всякое национальное самолюбие и самомнение» [16,261]. Но конкретные акты покаяния он видит искаженно и подгоняет их под свою теорию «всемироной теократии»: «Так, прошедшее русского народа представляет два главных акта национального самоотречения – призвание варягов и реформа Петра Великого. Оба великие события, относясь к сфере материального государственного порядка и внешней культуры, имели лишь подготовительное значение, и нам еще предстоит решительный, вполне сознательный и свободный акт национального самоотречения» [16,261]. Какой же это? По Соловьеву – акт отречения от Православия ради объединения человечества на основе римско-католической веры. Ясно, что такое русский народ принять не может. Данилевский стоит на совершенно других позициях. Будучи по типу мышления ученым-политологом, он прежде всего искал обобщения исторических фактов. Ни о какой нравственной оценке социумов он не помышляет. И в результате он приходит к схеме культурно-исторических типов, схеме нравственно безоценочной. Подводя итоги спора, можно заключить, что обе стороны были правы и неправы. Соловьев не разглядел в теории Данилевского исторической правды: оба вывода Данилевского – как о постоянной неприязни Запада к России, так и о наличии культурно-исторических типов подтверждены временем. Однако, Соловьев верно почувствовал, что теория Данилевского не отвечает евангельским заповедям и потому не содержит основательных критериев оценки общества – эти оценки в первую очередь должны базироваться на идее духовно-нравственного уровня общества. Соответственно, это и есть основной недостаток воззрений Данилевского. III. Важно отметить, что этот спор явился знаковым – он выявил глубокие мировоззренческие разногласия между их подходами к социологии. Чуть позднее был спор между Соловьевым и Тихомировым о справедливости и веротерпимости [14;15] – спор по сути дела на ту же тему. В результате вся последующая христианская социология фактически следовала или Соловьеву, или Данилевскому. Поэтому можно говорить о двух «школах». Конечно, слово «школа» тут берется в кавычки, поскольку, если и была определенная идейная преемственность между философами, то говорить о действительных философских школах было бы преувеличением. Речь идет о разных направлениях в социальной науке, которые мы ради краткости именуем «школами». Первая «школа» – правых консерваторов. Это Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, Л.А. Тихомиров. Можно присоединить к ним и С. Ф. Шарапова, Н.Н. Страхова, П. А. Астафьева. Их исследования как правило велись вокруг общественной формы. И надо сказать, что на этом пути были достигнуты значительные успехи. Данилевский открывает цивилизационный подход к истории и впервые формулирует список «культурно-исторических типов», т.е. цивилизаций. Леонтьев развивает эту теорию, вводя фазы исторического существования цивилизации, и намечает критерий «цветущей сложности» как вершину исторического пути цивилизации. Тихомиров разрабатывает основания монархической государственности. Все адепты этой «школы» – патриоты России. Они ищут пути ее выживания в окружении цивилизационных конкурентов. Леонтьев – самый оригинальный мыслитель этой «школы» – намечает проект сословно-монархического социализма – форму социального строя, призванного «подморозить» Россию, т.е. защитить ее от разлагающего влияния Запада. Однако, это направление социологии имеет и существенные недостатки. Главный из них – отрицание духовно-нравственно уровня как определяющей характеристики общества. Но именно это понятие является основой христианской социологии. Ибо она призвана не столько выявлять филиацию общественных форм, сколько давать нравственную оценку социальным явлениям. Такая духовно-нравственная ориентация социологии позволяет дать христианскую оценку любому общественному феномену, и следовательно должна обязательно присутствовать в социальном анализе. Без этого по большому счету социологию и нельзя называть христианской. К сожалению, адепты этой школы, если и склонялись к нравственным оценкам, то делали это эпизодически, неявно, не акцентируя на них внимание и не считая их существенным результатом анализа. Данилевский, излагая теорию культурно-исторических типов, их духовно-нравственной оценки не дает. Правда, в конце своей книги он оценки все же дает. Для этого он вводит так называемые «разряды культурной деятельности»: религия, культура (в узком значении слова), политика и экономика. И с точки зрения Данилевского тот культурно-исторический тип выше, который в наибольшей степени развил все четыре основы. Таким образом, оценки Данилевского носят не нравственный, а цивилизационный, структурный характер. Леонтьев идет дальше и демонстративно отказывается от нравственного критерия, выдвигая другой – эстетический. Причем делает это всю свою творческую жизнь. Так в романе «В своем краю» (1864 г.) он утверждает: «нравственность есть только уголок прекрасного, одна из полос его... Иначе куда же деть Алкивиада, алмаз, тигра и т. п.». «Мораль есть ресурс людей бездарных». Затем отрицание нравственных оценок множество раз нарочито высказывается в его статьях. И наконец, за два месяца до смерти в письме В.В. Розанову: «Я считаю эстетику мерилом, наилучшим для истории и жизни, ибо оно приложимо ко всем векам и ко всем местностям» [1,584]. Удивительным образом Леонтьев не видит, что его эстетический критерий к христианству не имеет никакого отношения. По этому поводу С.Н. Булгаков писал: «Надо сказать прямо: такой эстетизм есть тончайшее и предельное выражение безбожного гуманизма, того люциферического мятежа человека, который имеет начало с Возрождения…эстетизм в Леонтьеве роковым образом остается чуждым и инородным его православию» [3, 87-88]. Вследствие потери верного христианского критерия оценки (а им может быть только критерий нравственный) Леонтьев вместо христианской социологии строит социологию «натуральную» (это его собственный эпитет). Он развивает теорию культурно-исторических типов, о чем С. Булгаков замечает: «Какова бы ни была научная ценность этой гипотезы, следует отметить, что она насквозь позитивна и ничем не связана с религиозным мировоззрением Леонтьева» [3, 87]. Тихомиров вообще не признает за обществом какой-либо духовной жизни (она вся сосредоточена в Церкви). По Тихомирову, социум – это царство «душевности». И поэтому какие-либо нравственные оценки общества отпадают сами собой. Подобно адептам всей «школы» он частенько апеллирует к позитивно-научным иностранным теориям, и опираясь на них делает далеко идущие выводы. Следствием неумения давать духовно нравственную оценку социальным явлениям является негативная оценка социализма. Правда, тут надо различать два момента. В конце XIX в. благодаря влиянию марксизма теория социализма была крепко связана с атеистической и даже богоборческой идеологией. И в этом смысле критика такого атеистического социализма может и должна иметь место. Но причина негативизм далеко не только в этом. «Школа Данилевского» отрицала социализм как попытку чисто материалистического устроения земного существования человечества, не находя в нем никакого духовного потенциала. Здесь более всего и проявляются недостатки «школы». Дело том, что согласно святоотеческому учению, и в частности – учению св. Иоанна Златоуста сребролюбие и вообще служение мамоне является самой распространенной и поэтому самой тяжелой страстью человечества. Страсть эта, по словам святителя, «охватила всю вселенную» и «все» - и большие и малые, и мужчины и женщины, и верующие и неверующие – служат мамоне. Но сказано в Евангелии «не можете служить Богу и мамоне». И потому служение этой страсти делает из людей фактически служителей сатаны [17]. Социализм же, если и не искореняет эту страсть полностью, то во всяком случае серьезно ее ограничивает. И поэтому социализм именно в духовном плане исключительно высок. Вот этого-то – понимания духовной высоты социализма – и не продемонстрировала «школа Данилевского». Сам Данилевский безусловно отрицательно относился к социализму, рассматривая его как разновидность нигилизма [4]. Леонтьев в поздний период своего творчества достаточно много говорил о социализме, и, казалось бы, оценивал его как положительное явление. Но в каком смысле положительное? Отнюдь не в духовно-нравственном. Наоборот, Леонтьев награждает будущий социализм эпитетами «новый феодализм», «грядущее рабство». Вот например: «И будет этот социализм новым и суровым трояким рабством: общинам, Церкви и Царю» (К.А. Губастову, 17 августа 1889 г. [5,473]). Но поскольку нравственные оценки отрицались, то все это рассматривалось в положительном ключе. Тихомиров критикует социализм тотально: де, он отрицает все общественные ценности, достигнутые к тому времени человечеством. А именно: государство, собственность, свободный труд, свободу личности. И потому должен быть безусловно отброшен. Хотя (тут Тихомиров хочет показать объективность) социализм указал нам на гипертрофию индивидуализма по сравнению с коллективизмом. Но последний следует развивать не за счет ограничения собственности. Наконец, Шарапов, ради развенчания социализма, выстраивает искусственную, заведомо неверную схему, где в центре находится рыночное общество, от которого может быть два пути – вверх в Царство Небесное, и вниз к социализму. И заметим, что ни один из этих авторов ни словом не упоминает имущественное учение св. Иоанна Златоуста. IV Совсем иной подход демонстрирует группа русских философов, которую мы условно будем наименовать «школой Соловьева» (практически все ее последователи так или иначе поддерживали концепцию всеединства Соловьева). У них рассуждения о социальной сфере всегда подразумевают (хотя не всегда это явно выражено) наличие духовно-нравственной шкалы, по которой оцениваются все общественные явления. С воззрениями В.С. Соловьева на этот счет мы отчасти познакомились. Остается добавить, что он всегда являлся активным сторонником участия Церкви в гармонизации социума. Ибо, по Соловьеву, сущность христианства – в деятельной любви, которая в основном проявляется именно в общественных отношениях. В противоположность «натуральной» социологии, совсем иную «духовную» социологию (т.е. основанную на понятии «духовность») развивает наш известный философ Семен Франк. Его книга так и называется «Духовные основы общества» [6]. Там он пишет: «Общественное бытие входит в этом отношении в состав духовной жизни и есть как бы ее внешнее выражение и воплощение» [6,73]. Или: «Общественная жизнь по самому существу своему как многоединство, в основе которого лежит первичное единство "мы", есть уже некое одухотворение бытия, приближение его к его истинной онтологической первооснове и тем самым к его моральному назначению, вознесение его на высшую, более близкую к Богу ступень» [6,91]. Франк считал, что в основе общественного единства лежит Церковь. Русский философ Л.П. Карсавин также разрабатывал духовную социологию. Он считал, что в духовном плане общество уподобляется личности, тем самым образуя «симфоническую личность». Карсавин предполагал, что над индивидами надстроена целая пирамида таких вложенных одна в другую симфонических личностей, которые в совокупности образуют всеединство и подчинены Богу [7,8]. Насколько особняком стоит С.Н. Булгаков. Он много раз менял свои воззрения, и поэтому к его высказываниям следует подходить с учетом идейного периода¸ в котором он находился в данный момент [8]. В целом, разделяя вместе с Соловьевым идею о необходимости церковного преображения не только индивидуальных душ, но и социальных отношений, Булгаков пытался подвести под эту мысль богословский фундамент. Таким фундаментом он выдвигает Софию – Премудрость Божию. Однако, развивая свою софиологию, Булгаков присваивает Софии статус личной ипостаси, и тем самым впадает в противоречие с ортодоксальной догматикой, утверждающей строгую троичность Божества. Надо отметить, что это противоречие обусловлено платонизмом, приверженцем которого Булгаков всегда был. Но как бы там ни было, шлейф еретика постоянно тянется за ним, что мешает восприятию многих его замечательных социальных идей. Так в частности соборность (как светскую, так и церковную) Булгаков выводит непосредственно из богословия Святой Троицы [9], возводя тем самым соборность на одно из первых мест среди понятий христианской социологии. Ясно, что такая соборность является выражением обитающей в обществе духовности. Кроме того, очень ценным в наследии Булгакова является разработка концепции «недоктринального» социализма [10]. Суть в том, что социализм вовсе не связан органично с атеизмом, как считали классики марксизма. Социализм как экономический уклад может сочетаться с разными идеологиями и мировоззрениями. Сам Булгаков насчитывает «три социализма». Во-первых, это социализм атеистический и даже богоборческий (марксизм). Во-вторых, возможен «гуманистический социализм», когда преимущества социалистического хозяйственного уклада используются для сытой и благополучной жизни. И наконец, – христианский социализм как обретение в социализме наиболее соответствующего Православию хозяйственного уклада. Булгаков, будучи в 1905-1906 гг. сторонником христианского социализма, после всегда положительно относился к социалистическим идеям (хотя и порицал богоборчество и тоталитаризм советского строя). Новые идеи в христианскую социологию внес Н.Н.Неплюев. Он стремился не только с христианских позиций осмыслить социум, но и предложить некий христианский идеал общежития, который бы явился образцом для всей России. Неплюев нашел несколько, вытекающих из евангельского мировоззрения социальных закономерностей, каждое из которых получило характерное название: «бессистемная благотворительность», «верховный закон христианского откровения», «обособление от зла и злых», «любовь, принуждение и корысть», «дисциплина любви» и пр. [18]. Интересно, что все эти закономерности были выявлены Неплюевым на практике, в процессе создания Крестовоздвиженского Трудового Братства – трудовой христианской общины, по образу которой Неплюев мечтал создать по всей России целую сеть Братств. Но христианскую социологию пытались развивать не только философы, но и богословы. Так, В.И.Экземплярский, написав замечательную книгу «Учение древней Церкви о собственности и милостыне», впервые в русском богословии описал подлинное святоотеческое имущественное учение, в том числе – и имущественную концепцию св. Иоанна Златоуста. Эта книга имеет огромное значение для подлинно христианского понимания проблемы собственности в социологии. Интересно, что аналогичные выводы, но уже на материале непосредственно евангельских текстов, сделал наш философ В.Ф. Эрн [13]. Кроме того, Экземплярским была поставлена (видимо, под влиянием Соловьева) проблема нравственности в политике и общественной жизни [11;12]: «Моей задачей является показать, что христианство по природе своей нравственной проповеди обнимает не только личность, но и общество» [12,5]. «Евангелие указывает и дает не только основы, руководящие принципы для личного служения христианина миру, но также в Евангелии даны основы и христианской общественности, решается по-своему и социальный вопрос» [12,34]. Но богослов считает, что в основании может лежать только евангельская нравственность, а не мнения, установившиеся в процессе жизни Церкви в миру: «Путь этот один – учение Евангелия, а не жизнь христианская, не путь истории» [12,7]. И еще один вывод нашего богослова, созвучный идеям Соловьева: общественные отношения являются полем приложения христианской любви: «христианская проповедь социальна по своему существу. Любовь не может быть принципом индивидуалистической морали» [12,27]. V Представленный обзор идей нашей христианской социологии подводит в целом к довольно неутешительному выводу: удовлетворительной социологической теории, базирующейся на подлинно христианских основах создано не было. «Школа Данилевского», несмотря на ряд достижений, задачу построения христианской социологии подменила задачей создания «натуральной», т.е. позитивной социологии. Тут имеет место часто встречающаяся ситуация, когда православные по вероисповеданию ученые рассматривают христианство только как путь личного спасения и не применяют свое христианское мировоззрение к научным изысканиям. Что же касается «школы Соловьева», то, несмотря на общую верную духовную направленность христианской социологии и ряд ярких идей, целостной непротиворечивой доктрины ее представителями так не было разработано. Тут проблема, видимо, в исключительной сложности задачи, поскольку развернуого социального учения не видно ни Новом Завете, ни в святоотеческих творениях. Но христианская социология – дело исключительной важности. Именно она может дать современному верующему человеку ясные ориентиры в современной общественной жизни. О важности этой новой науки В.И. Экземплярский писал так: «Если Евангелие имеет свои идеи устроения общественной жизни и если оно никогда не выделяет личности из среды общества; если эти идеи только еще не получили видимой реализации в мировой жизни, - то тогда пред христианами и христианской наукой открывается необозримое поле дальнейшего развития человеческой общественности в направлении реализации евангельских начал во всех областях мировой жизни и мировой культуры» [12,7]. Создание христианской социологии – веление времени. Литература 1. Соловьев В.С. Россия и Европа.// Соловьев В.С., Соч., Т.5.– СС. 82-147. 2. Данилевский Н.Я.. Владимир Соловьев о православии и католицизме. http://www.vehi.net/danilevsky/soloviev.html 3. Булгаков С.Н.. Победитель – Побежденный. (Судьба К.Н. Леонтьева). // «Тихие думы» – М.: Республика, 1996 – С.С. 82-95. 4. 4 Данилевский Н.Я. Происхождение нашего нигилизма. http://www.hrono.ru/proekty/russia/Author/Russ/D/Danilevskij/nihilism.html 5. Леонтьев К.Н. Избранные письма (1854-1891). СПб.: Пушкинский фонд. 1993. – 640 с. 6. Франк С.Л. Духовные основы общества. – М.: Республика. 1992. – 511с. 7. Карсавин Л.П. О Личности. // Религиозно-философские сочинения. Т.1. – М.: «Ренессанс», 1992 – СС. 3-234. 8. Сомин Н.В. С. Булгаков: эволюция социально-экономических взглядов. http://www.chri-soc.narod.ru/bulg_logika_razvitia.htm 9. Булгаков С.Н.. Благодатные заветы преп. Сергия русскому богословствованию // В сб. Сергий Радонежский – М: «Патриот», 1991 – СС.345-365. 10. Сомин Н.В. С.Н. Булгаков: христианство и социализм (по книге «Два града») http://www.chri-soc.narod.ru/Bulgak_soc.htm 11. Экземплярский В.И. К вопросу об отношении нравственности к политике// Труды Киевской Духовной Академии. 1905. N 11, – СС.261-308. 12. Экземплярский В.И. Евангелие и общественная жизнь (несколько слов о социальной стороне евангельской проповеди). Киев. 1913. – 67 с. 13. Эрн В.Ф.. Христианское отношение к собственности. Религиозно-общественная библиотека. Серия I, N 3. М., 1906. 14. Соловьев В.С.. Спор о справедливости // Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: «Правда», 1989. – СС. 509-521. 15. Соловьев В.С.. Конец спора. // Сочинения в двух томах. Т. 2. М.: «Правда», 1989. – СС. 522-548. 16. Соловьев В.С.. Предисловие ко второму изданию «Национальный вопрос в России. Вып. 1» // Сочинения в двух томах. Т. 1. М.: «Правда», 1989. – СС. 260-263. 17. Сомин Н.В. Обижать заставляет любостяжание. Учение св. Иоанна Златоуста о богатстве, бедности, собственности и милостыне. - М.: Современная музыка. 2014, - 262 с. 18. Сомин Н.В. «Стать достоянием Божиим». Религиозно-социальная философия Н.Н.Неплюева. http://www.chri-soc.narod.ru/stat_dostojaniem_Bojiim.htm 13.01.16
Неомарксист: Маркс был прав, говоря о безличных экономических силах, порождающих разделение труда и классы, и определяющих сознание как господствующих так и эксплуатируемых классов. В этом плане Капитал интересен тем, что это не столько экономический или политический труд, сколько исследование причин мышления, заложенные через экономические отношения труда и стоимости. И официальная религия здесь не исключение. Кто даёт деньги Церкви и обеспечивает ей благоденствие (а таким финансовым источником могут быть только правящие классы), тот с её точки зрения и прав. И под это всегда можно легко подвести религиозную и идеологическую базу, особенно учитывая виртуозное умение попов истолковывать любые цитаты из Библии в свою пользу. Поэтому и превращение Церкви в коллективного эксплуататора и её сращивание с государством - суть неизбежные следствия развития производительных сил общества и концентрации капиталов в руках крупных собственников. Отдельные подвижники вроде Иоанна Златоуста ратующие за возвращение к истокам евангельского учения, разумеется не могли и не могут изменить социальный строй, детерминированный уровнем развития экономического базиса и частной собственностью. Без уничтожения кащеевой иглы - частной собственности самые высокие религиозные идеалы неважно какой религии будут лишь на бумаге, но не в социальной жизни. Облагораживать капитализм, взывая к доброму, вечному и светлому религиозному чувству наивно и исторически бесперспективно как показала общественная практика всех без исключения религиозных стран прошлого и настоящего. Религия должна стать живой верой с социальными последствиями, праксисом марксистов. Как у теологов освобождения - католиков-коммунистов, сражающихся с оружием в руках вместе с партизанами. На глобальном уровне должна быть объединяющая все религии интеррелигия и интеркультура, которые при этом не будут простой механической эклектикой в стиле нью-эйджа, а новой всечеловеческой метакультурой и метарелигией, церковью-братством.
Александр Грек: Да. В этом Вашем суждении есть много верного, имхо. Только не "мета", а скорее "интра", "интра-базис". Живой.
Неомарксист: Лекция. Ф. М. Достоевский: „Всесветное единение во имя Христово — вот наш русский социализм!» Сегодняшняя лекция посвящена Федору Михайловичу Достоевскому. Когда я читал лекции перед студентами, я этой лекции немного опасался, Дело в том, что Достоевский – слишком известная, знаковая в русской культуре фигура. О нем написана масса книг, тысячи статей. Кажется, что известно о нем совершенно все. И я вряд ли скажу вам что-то новое. В основном я буду касаться его социально-религиозный воззрений, а также расскажу об одном эпизоде, который, на мой взгляд, достаточно хорошо характеризует мировоззрение Достоевского. Это спор Достоевского с профессором А.Д.Градовским. Но все по порядку. Достоевский родился в 1821 г. в семье лекаря – врача военной больницы. Кстати, его дед был священником – сначала священником униатским, а после перешел в православие. Родители довольно быстро умерли. Причем, по преданию отца убили его крепостные. Причем, не совсем понятно за что. То ли он слишком вольно обращался с крепостными девками, то ли за его необузданный нрав – в общем, как-то его порешили. Федор и его старший брат Михаил были определены в Военно-инженерное училище. И, собственно, Достоевский его окончил, получив какой-то самый младший офицерский чин. Но, конечно, это было совершенно не в его характере – он довольно быстро по окончании училища вышел в отставку, потому что все его помыслы занимало писательство. Он, как бы, в себе чувствовал необоримую силу к сочинительству, хотел писать. И вскоре появился его большой роман «Бедные люди», который произвел фурор. Белинскому роман очень понравился, Некрасову. Сначала они Достоевского носили на руках, Но уже его следующих произведения этим маститым деятелям понравились гораздо меньше. Достоевский в это же время, будучи еще молодым, знакомится Петрашевским – таким можно сказать революционным деятелем, входит в его кружок. Там он делает доклады о социалистической системе Фурье. А между прочим, в то время Достоевский был таких, что ли либерально-прогрессивных взглядов. Весь кружок Петрашевского арестовывают, очень строго судят, и Достоевский, вместе с другими петрашевцами, был приговорен к смертной казни. Вот такое жуткое наказание, казалось бы, не за что – за слова. Да и слов-то антиправительственных никаких и не было. Казнь в последний момент заменяют на каторгу. Причем, это обставлено было артистически – их выстроили тройками, и первую тройку привязали к столбам для расстрела. Но тут прискакал фельдегерь, который, зачитал указ, что император помиловал этих людей. А Достоевский был во второй тройке и ожидал неминуемой казни. Это событие произвело на писателя колоссальное впечатление – самое сильное в его жизни. Дальше – Омский острог, четыре года. Дальше – служба рядовым в Семипалатинске. Но на его счастье к нему благоволит местное начальство, которое уже знало, что это молодой известный писатель. И благодаря этому Достоевскому довольно быстро возвращают офицерский чин, а затем разрешают жить в обеих столицах. В Семипалатинске он первый раз женится на такой очень экзальтированной женщине – Марии Дмитриевне Исаевой. В это время в Росси начинается период капитализма. 1861 г. – крестьянская реформа, после – банковская реформа. Достоевский снова начинает писать. Появляется его большой роман «Униженные и оскорбленные» и другие произведения – в общем Достоевский свою известность писателя умножает. Но интересный момент: в его романах одним из важных действующих лиц вдруг становятся деньги. Пачки денег. Помните, в «Идиоте» вдруг появляется пачка денег, которую Настасья Филипповна бросает в печь. В общем, деньги, которые неожиданно, неизвестно откуда появляются, деньги большие – они как фантом проносятся в романе, что-то производят и исчезают из поля зрения. Но это неспроста. Во-первых, вот так художественно капитализм отражается в его романах. А во-вторых деньги в жизни Достоевского оказываются такой что ли злой силой. События такие. Он, вместе с братом Михаилом, организует журнал. В то время его мировоззрение достаточно сильно меняется. Дело в том, что в остроге он познакомился. как он считал, с простыми русскими людьми. Хоть это были зачастую убийцы, преступники, но они ему понравились какой-то особой душевностью. И в это время у него происходит религиозный переворот. Он становится таким что ли апологетом Христа. Христос становится единственным его идеалом, в котороый он верит всю жизнь. И уже во второй Петербургский период он постепенно отходит от своих либеральных взглядов. И уже журналы – «Время», а после журнал»Эпоха» уже имеют направленность компромиссную, и пытаются примирить западников и славянофилов. Однако происходят всякие тяжелые события: журнал прогорает экономически, неожиданно умирает редактор журнала, его брат Михаил Михайлович Достоевский, которого он очень ценил, умирает его жена от туберкулеза. Следующий журнал, который ведет сам Достоевский, тоже прогорает, и он весь в долгах. К тому же он считает, что должен помогать семье, вдове Михаила Элеоноре, сыну своей умершей жены от первого брака Павлу, своим младшим сестрам. В общем, он весь в долгах, за ним бегают кредиторы, он от них отбивается. И в это время он великолепно осваивает технику всяких векселей, расписок, кредиторов – это все он на практике познает. И в общем то дела его были бы совсем плохи, если бы не помощь Божия. Он влип в такую историю, что за долги он продал право на публикацию всех своих сочинений одному издателю – Стелловскому, если Достоевский к сроку не напишет для Стелловского роман достаточно большого объема. Достоевский тянул время. И когда уже осталось буквально 20 дней до срока, он вдруг встрепенулся и ужаснулся – какой кошмар! что же делать? Ему посоветовали найти стенографистку –ты будет наговаривать за день она ночью будет переписывать, с Божией помощью ты за это 21 день надиктуешь роман и все обойдется. Он последовал этому совету. И нашлась молодая очень серьезная девушка, Анна Григорьевна Сниткина, которая к тому же оказалась фанаткой Достоевского – она прочла все его произведения. И когда она узнала, что будет работать с Достоевским, то счастья ее не было предела. После окончания работы Достоевский в самый последний момент сумел рукопись всучить Стелловскому. И произошло объяснение между ними, причем, объяснение такое что ли литературное. Достоевский говорит: знаете Анна Григорьевна, у меня есть замысел новой повести. В ней выведен художник – уже пожилой, больной, жизнь его полна неудач, и вдруг он встречает молодую красивую девушку. И у него возникает чувство. Так вот, я Вас хочу спросить, как бы эта девушка к нему отнеслась? Анна Григорьевна отвечает: а что, он – хороший человек, и она бы к нему отнеслась с симпатией. Достоевский: а вот представьте, что этим художником являюсь я, а Вы – эта девушка. Что бы Вы ему ответили? Тут она поняла, что это на самом деле объяснение в любви, и тут же сказала: Я бы ему ответила, что я люблю его и буду любить всю жизнь. Вот такая история. Через несколько месяцев – свадьба. И Анна Григорьева – (а ей было всего 19 лет ) – оказалось для Достоевского добрым гением. Она, во-первых, была очень верной женой. А Во вторых, – удивительно практичной. Она взяла на себя все его ужасные финансовые проблемы – оказалось , что она великолепно это умеет делать. И кстати, кто –то о ней сказал из литераторов, немножко зло, что если бы Анна Григорьевна не вышла за Достоевского, то она учредила бы на Невском проспекте меняльную лавку. После свадьбы Анна Григорьевна мгновенно увидела, что вокруг Достоевского масса прихлебателей, которые считали, что Достоевский должен их кормить – и Элеонора, и Паша, и прочие. И как только Достоевский получал какие-то денежки – а он в это время печатал первые главы «Преступления и наказания» – то тут же у него появлялись просители, которым он все отдавал и ничего не оставалось. Но Анна Григорьева была женщиной решительной – она продала все, что у ней было – драгоценности, личные вещи – и наскребла деньги на заграничную поездку. Вся семья Достоевского была ужасно обижена. Потому что они Анне Григорьеве говорили: вообще-то, что зарабатывает Федор Михайлович – это деньги нашей семьи, а не Ваши. Собственно, поэтому она и пошла на такой шаг и увезла Достоевского заграницу, прочь от семьи и заодно от кредиторов. Они думали, что там пробудут месяц, а пробыли четыре года. Там начали рождаться дети, Достоевский дописал «Преступление и наказание», написал роман «Идиот». И они часто вспоминали тот эпизод, когда Достоевский надиктовывал роман, который получил название «Игрок». Кстати, там главным действующим лицом была такая Полина, которая имеет очень определенный прототип. Это – Апполинария Прокофьевна Суслова. Наверно Вы люди, которые читали про Достоевского. Фильмы сейчас сделаны, и вся бытовуха Достоевского там очень подробно показана. Был даже много серийный фильм – с Мироновым в главной роли. Я его не смотрел, но мне студенты рассказывали. Понимаете, о Сусловой нельзя не сказать, потому что она – типаж многих персонажей Достоевского. Практически все женские типы Достоевского – очень гордые, независимые: Настасья Филипповна в «Идиоте». Лиза в «Бесах», Грушенька в «Братьях Карамазовых» – все это инкарнации Апполинарии. Апполинария действительно была дамой неривиальной. С одной стороны красавица – как современных журналах. Но, понимаете, интеллектуалка, нигилистка, писательница (Достоевский в своем журнале публикует ее повесть). Дама, которая посещала университет. Были моменты у нас в Российской Империи, когда женщинам дозволялось не то чтобы полноценно учиться, но посещать лекции. Она появлялась в университете, к ней подходили профессора, говорили: ну зачем Вам девушка учиться в университете – у Вас есть возможность получить все что Вы захотите и без университета. Тогда она не снимая перчатки – хлоп по щеке какого-нибудь доцента. В общем, типичная дама Достоевского. Они познакомились в 1861 году, и, там, надо смотреть многосерийный фильм, чтобы в этом разобраться. Я рассказывать об этом всём не буду. Но когда Достоевские поехали заграницу, то Анна Григорьевна очень опасалась, что там Достоевский встретит Суслову, и все начнется сначала. Да, Суслова написала потом книгу под интригующим названием «Годы близости с Достоевским». Она опубликована, и ее можно найти и прочитать. Но ничего такого, никакого интима там нету. Сама Анна Григорьевна была девушка видная, все при всем, но, конечно, на фоне Апполинарии она не смотрелась. Она рассказывала, что она однажды даже малодушно купила подзорную трубу, чтобы смотреть в окно, не приближается ли Достоевский вместе с Апполинарией. Но Достоевский всегда приходил один – она не знала, что Апполинария в это время как раз уехала в Россию. Бог с ней, с Апполинарей – у нее сложная судьба. Она умерла в Крыму, в 1918 году. Кстати, в том же году умерла и Анна Григорьева – они жили где-то рядом на крымском побережье, но, конечно, не встречались и друг друга люто ненавидели. После Достоевские как-то расквитались с долгами, переезжают в Питер, летом Анна Григорьевна увозит всю семью на дачу в Старую Руссу в Новгородской Губернии, где она создает Достоевскому все условия для работы. Зимой они в Петербурге. Я не буду рассказывать про романы Достоевского – мне и слабо, и для этого нужно несколько лекций. Я немного расскажу про «Дневник писателя». Это периодическое издание, которое известно гораздо меньше, чем его громовые романы, но в котором он в основном и выражает своем мировоззрение. .Впервые «Дневник писателя» появился в журнале «Гражданин» в 1873 году, когда Достоевский был редактором этого журнала. Форма издания такая. Каждый месяц Достоевский писал текст в полтора издательского листа, примерно 32 страницы – в общем-то это непросто. Текст быстро печатали, помещали или в журнал, или издавали отдельным очерком. Это в общем-то каторжная работа – каждый месяц вынь да положь эти 32 страницы. Достоевский это годами выдерживал. Но брал отпуска для написания больших романов – «Подростка», Братьев Карамазовых». А так каждый месяц появлялся «Дневник писателя». Причем сюжеты были самые разные, и, казалось бы, зачастую совершенно незначительные. Часто складывается впечатление, что это просто треп ни к чему не обязывающий. Но Достоевский умел настолько мастерски выстраивать отношения между читателем и собой, что эти, казалось бы, не очень глубокомысленные тексты воспринимались как откровение. Он действительно умел разговаривать с читателем. И постепенно «Дневник писателя» приобретает все большую и большую известность. У Достоевского появляется масса фанатов и фанаток. Ему пишут письма. Особенно большое количество писем было в последние годы его жизни – это 1879-80 и начало 81 года. Пишут самые разные люди, причем часто выкладывают там свою душу. Понимаете, в конце жизни Достоевский становится таким что ли всероссийским духовником. Такой вот учительный феномен. И в конце жизни он преображается из человека страстного, обремененного страстями в почти старца. Вы знаете, что Достоевский играл в рулетку, причем играл очень страстно, он просаживал все деньги и Апполинарии, и своей жены, не мог остановиться. Но до некоторого времени. А однажды все отошло. Он сказал себе «я больше играть не буду», и сумел это выдержать. Кстати, тогда на него повлиял очень интересный случай. Он приехал в Баден-Баден, где рулетка то крутилась. Причем, жена его отпускала – она была очень умной женщиной. Если она видела, что Федя заскучал, у него творчество плохо идет, то ей было все ясно. Она ему говорила: Федя, а не съездить ли тебе немножко развеяться. Тот говорил: да, да, конечно, мне это очень надо. – Ну, поезжай. Он брал у нее деньги. Кстати, у них были замечательные отношения – он все деньги до последней копейки отдавал жене: на хозяйство, на кредиторов и проч. А на игру он спокойно брал у нее, сколько ему надо. Он ехал, просаживал там все деньги, приезжал назад в таком покаянном настроении, смиренный, ах, ах. И у него творчество возрождалось, он сразу начинал писать. А однажды он уехал, все денежки просадил, и в ужасном настроении где-то ночью решил зайти в церковь. А ввалился не в церковь, а в синагогу. И этот случай настолько на него повлиял, он увидел, как бы перст Божий, что с тех пор перестал играть. Именно в «Дневнике писателя» Достоевский развивает свое религиозно-социальное мировоззрение, которое обычно характеризуют словом «почвенничество». Достоевский считал, что русский народ, и сердцем и душой воспринял Христа, подлинно воспринял Христа. Не важно, что простой крестьянин в смысле догматики не обучен, что крестьяне обычно под Троицей понимают Христа, Богородицу и святителя Николая угодника. Не важно это. Но то, что русский народ настолько сердцем воспринял Христа – это для Достоевского стало некой аксиомой. И с каждым годом он в этой мысли утверждался все более и более, что русский народ благодаря этому образует как бы некую церковь – церковь народную. Она – эта народная и одновременно вселенская церковь как бы немного отличается от церкви официальной, это не одно и то же. К официальной церкви Достоевский относился все же с некоторой дистанцией и критицизмом. Он говорил, что со времен Петра I наша церковь находится в параличе, что она не стала стержнем народного сознания., Но в народе существует как бы своя, народная Церковь. И благодаря этому русский народ имеет удивительное качество всемирности. Он умеет воспринимать любые культуры, с уважением относится к другим религиям, хотя готов и умереть за Христа. И поэтому русскому народу и предназначена это всемирная миссия объединить все народы в окончательной всемирной гармонии. Эту мысль Достоевский очень ярко выразил в своей знаменитой Пушкинской речи. Я об этом рассказывал в лекции, связанной с Леонтьевым, но немножко повторюсь. У нас, почему-то в Москве, а не в Петербурге, решили поставить памятник Пушкину. Собрали деньги, скульптор нашелся великолепный, Опекушин, создавший этот замечательный памятник, что сейчас стоит на Пушкинской площади, и решили к этому моменту приурочить как бы литературную конференцию о Пушкине. Разослали приглашения всем русским знаменитым писателям. А в то время (1880 год) их было достаточно. Гремел Тургенев, гремел Гончаров – он к тому времени уже написал все свои знаменитые романы. Гремел Толстой, Аксаков, Достоевский. Кстати, Толстой не приехал на это мероприятие, так что журналисты писали, что Толстой блистал своим отсутствием. Он отговорился, что, мол, это несерьезно. Он в то время писал свою знаменитую «Исповедь» – ему было не до какого-то Пушкина. А вот Тургенев приехал и прочитал свою речь о Пушкине, которая Достоевскому мало понравилась. Это естественно – в то время Достоевский с Тургеневым были как бы конкурентами, что ли соревновались в популярности. Тургенев очень низко оценивал все романы Достоевского. Он говорил: это кислятина какая-то. А Достоевский в общем-то ценил литературный талант Тургенева, но совершенно не ценил его либерально-западное мировоззрение. Они часто сталкивались на всяких литературных вечерах. Кстати, Достоевский оказался замечательным чтецом. Вы знаете, у него была энфизема легких – это такой надтреснутый голос, но он так умел декламировать, читать – а читал он либо стихи Пушкина, либо отрывки из своих произведений – что это производило потрясающее впечатление на публику, ему страстно аплодировали. И вот на следующий день уже Достоевский произнес свою Пушкинскую речь, которая произвела потрясающий фурор. Люди визжали от восторга, обнимались, целовались, полчаса его вызывали. Какой-то юноша выбежал на сцену и от наплыва чувств упал в обморок – его утащили за ноги со сцены. Сам Тургенев восхитился, стал Достоевского целовать. Появился лавровый венок, громоздкий и тяжелый, который тут же водрузили на Достоевского – он сгибался под его тяжестью. Аксаков, который должен был следующим читать, вышел и заявил, что Достоевский все сказал в своей речи и потому я отказываюсь свою речь произносить. И в своей речи Достоевский о призвании русского человека говорит так: ««в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону», ибо «ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено». Вообще, Достоевский боготворил Пушкина. Он считал, что в русской литературе есть Пушкин, дальше никого, никого, никого, а дальше уж там Лермонтов, Гончаров, Толстой – о себе он не говорил. И не понимать русскому Пушкина – это значит, как он выразился, «не иметь права называться русским» – это он в «Дневника писателя» говорит. После своей речи он ночью, специально, чтобы не было народа, поехал к только что открытому памятнику Пушкина, возложил венок и поклонился до земли. Но на следующий день уже пришло отрезвение. Тогда, в зале все подумали, что Достоевский высказал какое-то последнее слово, которое примиряет славянофилов и западников. Но оказалось, что нет, что это была иллюзия, которая во многом обусловлена была той магией, которую умел создавать Достоевский – и магией слова, и магией своего голоса. Появились критические статьи вокруг Пушкинской речи. Об одной из них я говорил – Константин Леонтьев: «О всемирной любви». Очень такая едкая статья. Но интересной оказалась и другая статья, которую написал ныне мало известный у нас человек – Александр Дмитриевич Градовский. Это профессор университета, по современному говоря, социолог, политолог, который исповедовал такую мягко консервативную идею, что Россия должна держаться на трех китах: государстве, частной собственности и Церкви. Но для Достоевского это все равно был западник, это все равно был либерал. А таких Достоевский крайне не уважал, и все время с ними ругался. Так вот, Градовский буквально через четыре дня опубликовал статью. За неимением времени я не буду зачитывать цитаты, но суть дела вот в чем. Градовский говорит, что Достоевский – за личное христианское совершенствование. Но совершенно не обязательно, чтобы лично совершенные христиане образовывали бы совершенное общество. И приводит примеры. Так, первые христиане внимательно слушали апостола Павла и следовали его советам. Безусловно, они были хорошими христианами. Но рабство этой хорошестью вовсе не уничтожается. Другой пример, ближе к нашей российской действительности. Представим себе, что наша общественность вдруг стала бы заниматься христианским воспитанием, совершенствованием наших помещиков – наших Коробочек и Собакевичей. Но отсюда совершенно не следует, что наши Коробочки и Собакевичи, усовершенствовавшись, вдруг отменили бы крепостное право. А крепостное право – это мерзость. И нужна была особая воля реформаторов, которая совершенно не сводится ни к какой совершенной нравственности, чтобы это крепостное право отменить. Личная и общественная нравственность не одно и то же. Отсюда следует, что никакое общественное совершенствование не может быть достигнуто только через улучшение личных качеств людей, его составляющих.». Или вот еще у Градовского: «Улучшение людей в смысле общественном не может быть произведено только работой «над собою» и «смирением себя». Работать над собою и смирять свои страсти можно и в пустыне и на необитаемом острове. Но, как существа общественные, люди развиваются и улучшаются в работе друг подле друга, друг для друга и друг с другом. Вот почему в весьма великой степени общественное совершенство людей зависит от совершенства общественных учреждений, воспитывающих в человеке если не христианские, то гражданские доблести». В общем здорово сформулировано, сильно и ясно. Так что Градовский – умный человек и сильный противник. Жалко, что этот человек умер, не дожив до 50 лет. Так вот, в августовском номере «Дневника писателя» в 188 году в первой главе Достоевский публикует свою «Пушкинскую речь», а во второй главе он дает ответ Градовскому. Видно задела эта статья Достоевского за живое, и он посчитал, что надо срочно ответить. Достоевский пишет: «Живой, целокупный организм режете вашим ученым ножом, господин Градовский, на две отдельные половинки и утверждаете, что эти две половинки должны быть совершенно независимы одна от другой». Под половинками Достоевский понимает христианские добродетели и гражданские, общественные добродетели. Но надо сказать, что упрек не очень–то попадает в цель, потому что Градовский как раз за то, чтобы как можно теснее сблизить эти две половины. А после Достоевский выгораживает Коробочку: «Курьезно вы, однако же, понимаете христианство! Представить только, что Коробочка и Собакевич стали настоящими христианами, уже совершенными (вы сами говорите о совершенстве) – можно ли де их убедить тогда отказаться от крепостного права? Вот коварный вопрос, который вы задаете и, разумеется, отвечаете на него: «Нет, нельзя убедить Коробочку даже и совершенную христианку». На это прямо отвечу: если б только Коробочка стала и могла стать настоящей, совершенной уже христианкой, то крепостного права в ее поместье уже не существовало бы вовсе, так что и хлопотать было бы не о чем, несмотря на то, - замечает Достоевский, - что крепостные акты и купчие оставались бы у ней по-прежнему в сундуке». Вот так он отвечает: главное, чтобы были хорошие отношения по сути, а какие там формальные, юридические отношения – это уже не важно. Но мы- то на самом деле знаем, что это, увы, не так. Что часто происходит обратное: те юридические, законодательные социальные отношения, которые сложились между людьми – они наоборот влияют на человеческую нравственность и не дают ей восходить вверх, к Богу. Так что и здесь ответ Достоевского не очень удачен. Оказывается, именно он разделяет эти две половинки, и у него получается, что гражданские добродетели имеют вторичный, подчиненный характер, что они нужны только для того, чтобы поддерживать христианские добродетели. Но если христианские добродетели у человека уже есть, то никаких гражданских, вроде бы, не нужно. У Достоевского вот так получилось. Критика оценила ответ Достоевского достаточно низко. И удивлялась как это Достоевский в одном дневнике совместил свою замечательную речь с таким слабым ответом Градовскому. Но и сам Достоевский, видимо, чувствовал, что не удалось по-настоящему ответить. И через полгода он возвращается к этому вопросу. В своем последнем «Дневнике» Достоевский уже пишет замечательные слова, которые, надо сказать, много раз цитировались. Вообще, необходимо повторить, что «Дневник» писался Достоевским как всегда в спешке. Там много неотделанного, много всякого мусора. Но в том-то и дело, что среди такой, так сказать, необогащенной руды встречаются такие замечательные бриллианты. И вот в последнем «Дневнике», который, кстати, вышел в продажу буквально в день похорон Достоевского, он пишет свой знаменитый фрагмент про русский социализм: «Вся глубокая ошибка их в том, что они.) не признают в русском народе церкви. Я не про здания церковные теперь говорю и не про причты, я про наш русский "социализм" теперь говорю (и это обратно противопо-ложное церкви слово беру именно для разъяснения моей мысли, как ни показалось бы это странным), - цель и исход которого всенародная и вселенская церковь, осуществленная на земле, поколику земля может вместить ее. Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего всенародного, всебратского еди-нения во имя Христово. И если нет еще этого единения, если не созижделась еще церковь вполне, уже не в молитве одной, а на деле, то все-таки инстинкт этой церкви и неустанная жажда ее, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего не-сомненно присутствуют. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русс-кий социализм! Вот над присутствием в народе русском этой высшей единительно-"церковной" идеи вы и смеетесь, господа европейцы наши». Надо сказать, что эту цитату надо разбирать очень тщательно, буквально по предложениям. Потому что ее можно понять неправильно. Можно понять, что Достоевский настолько сближает Церковь с социализмом, что буквально их отождествляет – ведь говорит же он, что Церковь, т.е. всесветным единением во имя Христово и есть наш русс-кий социализм! Но на самом деле эту фразу надо понимать немножко иначе. Дело в том, что после острога Достоевский все время ругал социализм. Таких высказываний много и в «Дневнике писателя», и в записных книжках, и в подготовительных материалах к «Дневнику», и в своих романах. Собственно, его роман «Бесы» – это такая ядовитая пародия на социалистов. И думать, что он вдруг так мгновенно перековался, то ругал, ругал, а тут вдруг стал заядлым христианским социалистом – это сомнительно. Эту фразу надо понимать в контексте спора с Градовским. Достоевский так или иначе пришел к выводу, что общественное устройство – оно вовсе не безразлично для христианина, и оно само по себе имеет значение. И здесь, поскольку Достоевский много думал о социализме, он и вспомнил про социализм, что именно социализм хочет решить ряд социальных проблем. И Достоевский понял, что эти проблемы реальны, они существуют, что их надо решать обязательно. Но социализм, западный атеистический социализм на самом деле решить эти проблемы не может – в силу своей атеистичности, в силу своего материализма. А может эти социальные проблемы решить нечто другое – может решить та самая народная Церковь, то самое всесветное единение во имя Христово, о которой он всегда говорил, и которая всегда существует в душе русского народа. И здесь он фактически пишет, что да, что эта Церковь не вполне созрела, что она существует только в молитве, а не на деле. Но подождите – еще не вечер; эта Церковь, которая безусловно в русском народе существует, – она проявит еще себя. А Вы, господа европейцы, т.е. господа либералы-западники, господа градовские, этой-то церкви, которая одна и может решить не только русские, но и мировые проблемы, – Вы ее просто не видите. Вы смеетесь над этой мыслью. С одной стороны, это вроде бы то же самое почвенничество. Но с другой стороны, Достоевский здесь делает явный шаг вперед в осмыслении социальных проблем. Но увы, это было написано меньше, чем за месяц до смерти, которая последовала неожиданно. Получилось на мой взгляд тоже промыслительно – что может сделать частная собственность. К Достоевскому приехала его младшая сестра, Вера Михайловна, и стала просить, чтобы Достоевский отказался от части своего наследства. В это время умерла их богатая тетка – Куманина – и оставила приличное наследство, которое должно было распределиться по всем родственникам. Вера Михайловна упрашивала Достоевского, чтобы он от своей доли отказался. Она считала, как и все родственники, что Достоевский – человек очень богатый, что гребет деньги прямо-такм лопатой, что для него это ничего не стоит, а мы все бедные, нам есть нечего. Достоевский же считал иначе: что он еще не со всеми долгами расплатился, что у него на шее жена и дети, что он зарабатывает тяжелым литературным трудом, да и в банке у него ничего нет. В общем, они поругались – с обвинениями, с криками. И это на Достоевского произвело такое впечатление, что ночью у него пошла горлом кровь – его болезнь резко обострилась. И буквально через два дня он умер. Умер на взлете. У него была масса планов, и в том числе литературных – и продолжение «Братьев Карамазовых», и продолжение «Дневника писателя». Вот, собственно, о Достоевском все. Прошу задавать вопросы. http://www.chri-soc.narod.ru/Dostoevsky.htm
Неомарксист: Николай Сомин. Лекция. Ветхий Завет о труде, богатстве и собственности Николай Сомин. Лекция. Платон и Аристотель о социальных и экономических вопросах
Неомарксист: Николай Сомин. Заметки о справедливости. I. Справедливость как Божие веление Николай Сомин. Заметки о справедливости. II. Любовь и справедливость. Николай Сомин. Заметки о справедливости. III. Справедливость и общественный строй
Неомарксист: Василий Рыжков. Нужно ли Христианское государство? Александр Молотков. Позитивная секуляризация: от религиозного к социальному
Неомарксист: Православный социализм как историческая перспектива http://www.chri-soc.narod.ru/mol_PS_kak_istoricheckaja_perspektiva.htm Александр Молотков Часто говорят, что набирающая популярность в патриотическом сообществе идея православного социализма – это химера. Что это нечто искусственно надуманное, иллюзорное и невозможное. В данной статье сделана попытка показать, что православный социализм на сегодняшний день – это объективная потребность русской истории. Если думать о будущем в контексте нашей истории, то это единственное направление, в котором просматривается позитивная перспектива. Историческая неопределенность Россия находится сегодня в неопределенной исторической ситуации. После обрушения Советского Союза и отказа от грандиозного советского проекта, который определял лицо русской цивилизации в XX веке, Россия потеряла направление своего исторического развития. В цивилизационном смысле мы уже двадцать пять лет топчемся на месте, по инерции «доедая» наследие предыдущих эпох. Более того, если обратить внимание на русскую демографию, на вымирание исконно русских северных областей, на переход от индустриальной к сырьевой экономике, на падение геополитического статуса России, на все углубляющийся пессимизм общественных настроений, то можно констатировать – инерция исторической жизни русской цивилизации катастрофическим образом затухает. И патриотические речи «на высшем уровне», парады на Красной площади, памятники князю Владимиру, или Ивану Грозному тут ничего не меняют. Это всего лишь попытки хоть как-то «вспомнить себя», подтвердить реальность своего исторического существования, поднять свою национальную самооценку, которая очевидным образом стремится к нулю. К настоящему новому историческому движению это не имеет отношения. Тем более это не имеет отношения к будущему. Именно будущее России сегодня является главной неопределенностью и проблемой. Можно ли жить, не думая о будущем, не представляя хоть в общих чертах желаемое для себя будущее? Можно ли двигаться исторически, не имея направления в сторону будущего? А мы именно лишены сегодня вектора в будущее, не имеем ни каких внятных стратегических целей и устремлений. Нам хотели задать «перспективу либерализма» в ее западном варианте, но народ и патриотическая элита однозначно отвергли эту перспективу. Это явно не наш путь. Но свой путь в будущее так и не обозначен даже на уровне идеологии. Поэтому мы топчемся на месте. А это не безобидное занятие. Идет растрата жизненной энергии нации, тонуса, навыков, исторического оптимизма и т.д. – это деградация по всем параметрам, угасание исторической жизни. Как стронуться с места? В каком направление надо приложить соборное общественное усилие, чтобы началось новое национально-историческое движение? Ответы на эти вопросы надо искать в первую очередь в самой истории, в анализе ее логики, ее закономерной поступи. История объективна. Та историческая ситуация¸ в которой мы на сегодняшний день оказались, не случайна. Она предопределена нашей предыдущей историей и в этом смысле содержит в себе как отражение прошлого, так и возможность будущего. Поэтому мы можем и должны найти здесь ответы на наши вопросы о будущем. Это та первичная базовая реальность, из которой нам следует исходить, чтобы сохранить, во-первых, историческую объективность в своих рассуждениях, а во-вторых, чтобы не оторваться в те или иные свободные историософские фантазии. Очевидно, что начаться новая российская история может только с той точки, на которой она остановилась. Однако нынешняя остановка, характеризующаяся катастрофическим обвалом предыдущей модели развития, это не просто точка временной передышки, с которой можно вновь стартовать, просто собравшись с силами. Это точка глубокого системного кризиса – точка бифуркации, где система полностью теряет свое старое качество, но еще не знает нового. Это пауза, подразумевающая качественное переформатирование системы. Теоретически здесь возможно множество вариантов и направлений развития. Однако метафизически таинственный выбор будущего предопределяется прошлым – тем генетическим кодом, тем заделом, той инерцией, которая набрана и наработана историческим прошлым системы. Т.е. история народа, нации, как и жизнь человека, несмотря на периодические кризисы фактически непрерывна, и вырастает сама из себя, опираясь на этапы своей собственной судьбы. Из этого тезиса и будем исходить, пытаясь расшифровать очередную загадку русской истории с позиций ее собственной внутренней логики. Если принимать нынешнюю российскую ситуацию как кризисную (а иначе у нас не стоял бы так остро вопрос о будущем), то необходимо для начала определиться с тем, что же случилось с Россией, и в чем существо именно сегодняшнего российского кризиса. Привязка к исторической реальности дает на этот счет вполне определенный и однозначный ответ. В 80-ые годы XX века «развитой» советский социализм не смог удержать высокую планку коммунистического строительства и начал входить в состояние внутреннего застоя, в первую очередь в области идеологии, и как следствие, в экономике. На этом фоне в начале 90-х в атмосфере «холодной войны» с Западом в России произошел радикальный либерально-капиталистический государственный переворот, осуществленный «пятой колонной» в рядах политической элиты при поддержке главного геополитического противника в лице США. При этом Россия утратила статус «великой державы», а с ним и направление собственного исторического развития. Принципиально важным здесь является то, что данный переворот был не просто политическим, как переход власти от одной внутренней элитной группы к другой, а более глубокий – как переворот идеологический, экономический и мировоззренческий – обозначенный выше как переворот ЛИБЕРАЛЬНО-КАПИТАЛИСТИЧЕСКИЙ. Вот те два слова, которые наиболее полно характеризуют нынешнюю Россию в ее новом состоянии, и это именно те два слова, которые предопределяют существо нынешнего российского кризиса. Либерализм и капитализм глубоко чужды русской ментальности, русскому духовному строю, русской общинной традиции, и либерально-капиталистический «выбор» был навязан русскому народу в лихие 90-е совершенно искусственно и вероломно – методом «шоковой терапии». Если ложность и неприемлемость для России первой составляющей – либерализма – в последние годы в патриотическом сообществе осознана вполне однозначно (что и заставило поменять знак на противоположный в кремлевской риторике), то гибельность для России второй составляющей – капитализма – все еще остается до конца не понятой. Тем самым сохраняется и утверждается тот ложный путь, на котором происходит «сворачивание» и утилизация России как цивилизации имеющей собственное предназначение в истории. Термин «капитализм», изрядно нагруженный негативом в советское время, сегодня редко фигурирует в политической аналитике и тем более в официальных СМИ, более популярно словосочетание «рыночная экономика», однако существа дела это не меняет. Мы имеем на сегодня у себя тот самый «бездушный» капитализм, который во всей красе был расписан на азбучном уровне советской пропагандой. Мы не очень этому верили. Но нынешняя действительность подтверждает все один к одному: олигархия и безработица, роскошь и нищета, конкуренция и коррупция, эксплуатация и бесправие, бандитизм и проституция, всеобщая борьба за место под солнцем, и один бог для всех – деньги. Иногда считается, что это переходный этап, что это еще не настоящий капитализм, потом все наладится как у них, - только для этого надо еще добавить либерализма. Что и делает старательно наше непотопляемое либеральное правительство. Отсюда и весь кремлевский парадокс: супер-патриотическая внешнеполитическая риторика и сугубо либеральная внутриполитическая практика (в области экономики, культуры, образования, здравоохранения и т.д.). Именно потому, что настоящего капитализма без либерализма не существует! Либерализм это идеологическая основа капитализма. Так есть ли для России перспектива на пути капитализма? На этот вопрос в нашем случае следует отвечать прямо. От ответа на этот вопрос будет зависеть все остальное: принимаем ли мы правила игры, навязанные нам в начале 90-х, и продолжаем «движение вспять» в фарватере американского глобализма; или отрицаем капитализм как порочный принцип социально-экономического устройства, неприемлемый для русской цивилизации, и продолжаем утверждать альтернативный Западу собственный путь развития. Этот путь не подменяется патриотическими речами и показным противостоянием с нашими геополитическими «партнерами»; он должен быть подтвержден предметно – в формате действительно альтернативного социально-экономического и культурно-идеологического государственного курса. Только такие аргументы принимает история от цивилизации всерьез претендующей на самобытность. Исторические активы И здесь мы подходим к следующему пункту наших размышлений. Объективная (и исключительная) специфика нынешней кризисной исторической ситуации состоит в том, что подобная социально-экономическая альтернатива Западу в России совсем недавно еще существовала – это Советский социализм. Причем именно эта реальная альтернативность, в отличии от нынешней игры в «санкции», предопределяла подлинную напряженность «холодной войны», и именно в своем содержательном социально-экономическом существе она была фактически полностью уничтожена нашим геополитическим противником. Россия как таковая (как территория) осталась, но без мощной идеологической и экономической глобальной альтернативы она превратилась в «пустое место». Такая Россия Западу уже не страшна, наоборот, в формате глобального рынка, в качестве безответного сырьевого придатка она вполне устраивает мировых архитекторов (наших новых «партнеров»). Итак, не содержится ли в самой исторической ситуации ответ об искомой социально-экономической альтернативе? Ответ очевиден, эта альтернатива выражается одним словом – СОЦИАЛИЗМ. Это та принципиально новая для истории модель организации общественно-государственной жизни, в формате которой русская цивилизация подошла к рубежу XXI века, то, что она выстрадала и выстроила в напряженном XX веке… и что бездарно промотала в лихие 90-е. Именно здесь, в социально-экономическом формате социализма надо искать ключевую точку опоры для разворота русской цивилизации в сторону Будущего, так как именно в этом месте в пылу либерально-рыночной вакханалии 90-х была утрачена русская историческая перспектива. Поэтому первым пунктом стратегии возрождения должен быть поставлен СОЦИАЛИЗМ в качестве базового принципа будущего социально-экономического государственного устройства. Казалось бы, какой смысл, если объективная история однажды уже отвергла социализм – неужели лишь для того, чтобы запустить его вновь? Именно так, если речь идет о социализме в его качественно новой версии. Безусловно, «принцип социализма» в случае его возвращения должен быть существенно обновлен, модифицирован и пересмотрен в контексте нового исторического, экономического и политического опыта, простой возврат к социализму советского образца история не примет. Речь идет о Новом социализме в его новой социально-экономической конфигурации, в новой идеологической форме – но это должен быть именно СОЦИАЛИЗМ как целостная социально-экономическая система государственного устройства. При этом само слово «социализм» необходимо также произносить четко. Пока блуждающие общественные настроения и устремления к более достойному, справедливому обществу не сфокусированы в едином слове – СОЦИАЛИЗМ, будущее как цель остается размытым и неопределенным. Это очень важный момент, требующий четкого понимания. Часто в поисках новой социально-экономической альтернативы, даже признавая неоспоримые успехи советского социалистического опыта, предлагают отказаться от употребления термина «социализм». Мотивируя это тем, что данное слово носит слишком много негативных коннотаций: связанных с тоталитаризмом, атеизмом, репрессиями, раскулачиванием, коллективизацией, уравниловкой и т.д., обильно навязанных обществу в перестроечные и постперестроечные годы либеральными СМИ. Однако это ложная установка, фактически продолжающая прятать само существо советского опыта от патриотического сознания. Ведь все достижения советского периода во всех областях (в науке, образовании, медицине, культуре, спорте, жилищном строительстве, в промышленности, в сельском хозяйстве) фундаментально предопределялись именно социально-экономической матрицей социализма. Всякие попытки уйти от термина «социализм», подменив его понятиями «социальное государство», «солидаризм», «коммунитаризм», «солидарное общество», «социально справедливая экономика» и т.д. лишь запутывают вопрос, уводя патриотическую мысль от подлинного контекста и прямого запроса истории. Если нас не устраивает нынешний, навязанный Западом либеральный капитализм, то противопоставить ему мы можем только НОВЫЙ СОЦИАЛИЗМ, как принципиально иную модель справедливой социально-экономической организации. В этом противостоянии состояла основная геополитическая оппозиция XX века, таково по-прежнему и внутреннее идеологическое противостояние в рамках российского кризиса. Этот принципиальный вопрос (эта оппозиция), несмотря на видимый крах советского социализма, еще не снят окончательно историей, как это показалось Фукуяме и его либеральным последователям. Этот вопрос лишь ушел в область общественного подсознания, в глубину народного молчания, но он по-прежнему бродит как пассионарный вулкан внутри российского кризиса, о чем недвусмысленно говорят данные соцопросов, подтверждающие парадоксальное нарастание положительного отношения к советскому прошлому, несмотря на непрерывную антисоветскую направленность СМИ. Если мы вслед за либералами отбросим, снимем эту фундаментальную оппозицию между капитализмом и социализмом в тех или иных обтекаемых формулировках (конвергенция, третий путь и т.п.), отказавшись от социализма даже на уровне термина, то тем самым бросим свою горсть земли на тот либеральный саркофаг, под которым похоронено будущее русской истории. Если же мы признаем эту оппозицию как по-прежнему актуальный вызов истории, то обретем в ней всю ту энергию, которую вложили в идею социализма несколько поколений русских людей. И если мы вновь поднимем знамя социализма как альтернативную стратегическую перспективу, то история вновь раскроет для нас свои врата в Будущее. Потому что большие Идеи не умирают, а лишь развиваются в истории, находя для своего воплощения все новые и новые формы. Социализм уже вошел в систему генетического кода русской цивилизации как исторически свершившийся выбор, и вполне закономерно ожидать продолжения русской истории именно в русле социализма. Социализм это не просто замкнутая, окончательно определенная в категориях марксизма социально-экономическая система, однажды в полноте реализованная в советском опыте, и в результате отринутая историей как негодная. Социализм это особая цивилизационная перспектива, характеризующаяся поиском гармоничной формы справедливого социально-экономического устройства общества, отличного от капиталистической модели государственной организации. Это этически разные направления общественного развития, по существу разные ветви цивилизации. Поэтому человеческая история не может ограничиться какими-то 70-тью годами советского опыта, чтобы окончательно списать социализм как идею из своего эволюционного резерва. Наоборот, все только начинается. Тем более, что социализм, как «общественное бытие», по своим онтологическим основаниям значительно ближе к естественной эволюции человечества чем капитализм с его торжеством индивидуализма, так как по существу явился реакцией традиционного общества на разлагающую буржуазную экспансию модерна, разрушавшей традиционный социум. В системе буржуазного мира социализм знаменует именно нравственную революцию как возвращение к фундаментальным началам социальной справедливости, без которых невозможно общество. Если бы не существовало социалистической альтернативы в мировоззренческом и историческом измерениях, то капиталистический мир давно бы заблудился в джунглях социал-дарвинизма. Начало капитализма – капитал и его прибыль (мамона), как базовый механизм экономической самоорганизации, определяющий все остальное – политическую, социальную и культурную «надстройку» общества. Начало социализма – принцип справедливости (или общинности) – этическое основание социальной организации, определяющее соответствующую идеологическую, экономическую и политическую систему общества. Это принципиально разные системы: в капитализме первична прибыль, т.е. экономика преодолевает этику, в социализме первична этика, т.е. этика определяет экономику. Поэтому политическая идея социализма (принцип социализма) никак не может считаться завершенной на том или ином историческом этапе, т.к. этическая сторона человеческой истории имеет онтологически фундаментальное (религиозное) основание и стратегически неограниченную (гуманистическую) перспективу. И здесь мы подходим ко второму исключительному фактору нынешнего исторического российского кризиса. На фоне повсеместной тотальной деградации российской действительности в последние три десятилетия в российском обществе проявляет себя возможно единственная положительная тенденция – зримое возрождение Православия как мировоззренческой основы русской цивилизации. Это не стоит считать какой-то особой заслугой именно нынешней либеральной эпохи. Возрождение духовно-религиозной жизни началось в российском обществе еще в начале 80-х, еще под сенью обветшавшей советской идеологии, и в этом смысле есть исторически объективный процесс возвращения русского самосознания к своим истокам. Эти истоки, как оказалось, отнюдь не пересохли за время атеистического советского периода, а продолжают питать русское сознание живой водой христианской Истины. Тем не менее, возрождение православия в современной России происходит не однозначно. После почти векового перерыва, укрепляясь в своем институциональном качестве, церковь в то же время не может обрести достойного места в современном обществе. Православное мировоззрение не становится определяющим фактором общественных процессов, оставаясь чем-то вроде символа национальной идентичности на личном и общественном уровне. При этом сохраняется устойчивое расслоение церковного восприятия некой идеальной (оставшейся в прошлом) России и либеральной российской действительности, не имеющей ничего общего с христианскими идеалами. Совместить одно с другим фактически невозможно. Но мало кто и пытается. Потому что такое положение устраивает всех, – как церковь, сохраняющую как бы свою «независимость», и получающую при этом немалую спонсорскую помощь от сильных мира сего; так и власть, полностью лигитимизирующей через официальное единство с церковью свою либерально-рыночную деятельность. Это своего рода порочный круг, не имеющий позитивного выхода. Церковь зависает в глазах общества в неком торжественно-отстраненном пространстве, а государство продолжает неумолимо деградировать по линии, заданной реформаторами 90-х. Фактически же церковь по умолчанию делает выбор в пользу капитализма, считая, что такой порядок вещей более удобен для ее существования в этом мире.[1] Именно в этом утилитарно-конформистском смысле происходит сегодня обмирщение церкви – ее слияние с миром, в котором правит мамона. Понятно, что такое положение дел не способствует оздоровляющему изменению российской действительности в христианском духе. Конечно, православная церковь (особенно при патриархе Кирилле) пытается наладить более широкие связи с обществом, однако делает это на основе «репринтных» шаблонов (путем введения института священников в армии, введения основ православной культуры в школах, строительства храмов «шаговой доступности» и т.д.), надеясь, что количество когда-то перейдет в качество. Но искомого воссоединения не происходит, наоборот, зачастую наблюдается обратный эффект. Между церковью и обществом продолжает сохраняться дистанция отчуждения, скрыть которую не могут никакие совместные официальные мероприятия. В чем тут дело? В чем тогда смысл возрождения православия в современной России? Неужели в том, чтобы каким-то образом повернуть историю вспять и восстановить Россию в атрибутах православной монархии, чего недвусмысленно ожидает ортодоксальное большинство церкви? Очевидно, что нет. Наоборот, возрожденное православие должно войти именно в современный контекст истории, чтобы вновь стать направляющей духовно-мировоззренческой силой для русской цивилизации на ее нынешнем историческом перепутье. Актуальное воссоединение церкви и общества, церкви и государства должно произойти не на официально-формальном уровне, а в духовно-идеологическом измерении, через проникновение христианской истины в структуру общественной жизни – в ее культурную, социально-экономическую и политическую реальность. А это подразумевает выход христианского сознания за пределы традиционной церковности и его актуализацию в пространстве общества.[2] Христианское сознание должно освоить это новое пространство своей религиозной ответственности через недвусмысленное определение христианских приоритетов во всех этих областях и активное курировании общественно-социальных процессов. Конституционно церковь может быть по-прежнему отделена от государства, но идеологически христианская истина должна присутствовать в общественном сознании в качестве фундаментального мировоззренческого императива. Т.е. христианская истина должна проявить себя не только в рамках церковности, но и в сфере общества, разрешив с позиции высшей духовной правды основные его вопросы. Только когда это произойдет, можно будет говорить о реальном воссоединении православия и актуальной русской истории. Это серьезный переход. По существу это воссоединение предполагает становление качественно нового социального христианства, появление которого пророчески ожидал о.С.Булгаков: «…Я лично думаю, что здесь мы имеем еще не раскрытую сторону христианства, и ее раскрытие принадлежит будущему. Для христианства, конечно, недостаточно приспособляться к происшедшим в жизни независимо от него изменениям… как это было и есть до сего времени. Оно призвано вести народы, пробуждать их совесть и напрягать их волю к новым целям, которые объемлются в их безмерности. Иными словами, мы чаем пробуждение нового пророчественного духа в христианстве… и на его дальнейшее возгревание уповаем в послебольшевистской России. … Речь идет о новом лике христианства общественного, о новом образе церковности и творчества церковного социального, то, что ныне называется социализмом, есть только один из внешних прообразов того изобилия даров, которые содержит в себе Церковь» [3].
Неомарксист: Исторический перекресток Таким образом, в активе в нынешней кризисной ситуации мы имеем два конкретных и мощных фактора – проверенную в деле альтернативную Западу социально-экономическую модель социализма (до времени отложенную в сторону вследствие идеологического кризиса), и фундаментальную мировоззренческую систему православия, формировавшую русскую цивилизацию на протяжении тысячелетия, и вновь открытую для ее новой исторической мобилизации. Особый момент ситуации (как историческая подсказка) состоит в том, что советский социализм потерял свою значимость для общества вследствие краха своего идеологического основания в лице коммунистической идеологии, имевшей ярко выраженный атеистический характер; а сегодняшнее возрождение православия в качестве мировоззренческой основы российского общества, входит в разительное противоречие с либерально-капиталистической реальностью государственного устройства. В результате, несмотря на видимое официальное «торжество православия», происходит девальвация, обесценивание, выхолащивание духовных ценностей православия в режиме повсеместного компромисса христианской совести с реальностью повседневного либерально-рыночного бытия. Если учесть, что данная либерально-рыночная реальность сформирована в первую очередь с подачи наших «западных партнеров», то диссонанс, противоречивость и историческая бесперспективность подобного православно-капиталистического симбиоза становится совершенно очевидной. Признав дальнейшую бесперспективность возрождения православия в фарватере современного капитализма, нам остается произвести кардинальную переоценку навязанной нам западно-либеральной модели развития и сделать следующий шаг в поиске собственной аутентичной системы общественных отношений, отвечающей именно русской духовно-исторической традиции. Здесь мы и выходим непосредственно на тот совершенно новый мировоззренческий перекресток, где православие и социализм встречаются лицом к лицу как два абсолютно комплементарных фактора русской истории, способных дополнить друг друга до качественно новой социально-экономической модели, и тем самым преодолеть видимую безысходность нынешнего российского кризиса. Православие в качестве духовно-нравственной основы человеческих отношений вполне способно стать для социализма новым фундаментальным идеологическим основанием (или оправданием), а социализм как социально-экономическая система справедливых общественных отношений вполне способен обеспечить православию социальную реализацию его неисчерпаемого гуманистического христианского потенциала. Если раньше волею исторического Промысла православие и социализм были разведены по разным эпохам, то сегодняшняя их встреча может стать открытием (и содержанием) совершенно новой страницы русской истории. Близость православия и социализма осознается в первую очередь на этическом уровне: в приоритетах справедливости, любви, братства, равенства, общинности, трудолюбия, жертвенности, доброты, соборности, патернализма. На этой единой этической основе может строиться все остальное – новая социально-христианская культура, новая гуманистическая политика, новая нравственно сбалансированная экономика, новая духовно укрепленная социалистическая государственность. При этом конкретные формы ожидаемого православно-социалистического синтеза не требуют сегодня детальной прорисовки, диапазон в этой области может быть очень широк. Сегодня важно понять саму принципиальную возможность подобного воссоединения двух линий, двух измерений русской истории, и тем самым восстановления ее подлинной и актуальной перспективы. История вывела нас на этот многообещающий перекресток, и мы не можем уклониться от предложенного выбора, не предав собственную историю. Историософская логика данного выбора имеет так же вполне читаемую проекцию. Взаимосвязь православия, социализма и ожидаемого «православного социализма» можно проиллюстрировать через классическую диалектическую триаду: тезис – антитезис – синтез. Если православие являлось для русского самосознания возвышенным религиозным представлением о мире горнем – Царствии Небесном (тезис), то советский социализм может рассматриваться как сугубо материалистическая и атеистическая попытка осуществления русским народом идеи о справедливом обществе – Царстве Божием на земле (антитезис). То и другое не обеспечило гармоничного баланса между социальными идеалами христианства и реальным общественным бытием, поэтому в устремленной к святости русской истории вполне ожидаем новый социально-религиозный мировоззренческий синтез – Православный Социализм. Именно в этом направлении сосредоточен нераскрытый пассионарный потенциал русской истории. Советский атеистический социализм, имевший своим истоком христианскую этическую идею о социальной справедливости, но реализовавший ее на основе рациональной научно-материалистической парадигмы XX века, вполне закономерно исчерпал свой исторический ресурс. Высокое социальное совершенство достижимо лишь через духовное возрастание человека, что невозможно вне духовно-религиозного мировоззренческого компонента в самосознании человека. Именно в этой сфере советский социализм был принципиально ограничен в своих возможностях. Но это не проблема идеи социализма как таковой, а проблема советской (марксистской) идеологии коммунизма, принципиально ограниченной в своем понимании человека. Возвращение духовно-фундаментального (Бого-откровенного) христианского знания о человеке в идеологическое основание нового социализма – снимает это ограничение. Именно христианство дает социализму новый одухотворяющий идеологический импульс, способный вновь вывести его на орбиту истории. Причем, христианство не является здесь приложением к социализму, не используется в качестве «материала» для идеологического строительства, а само выступает как активное начало и духовный источник нового социализма. Так как само христианство содержит в себе онтологически неограниченный созидательный потенциал как предвечную задачу преображения мира – «да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли». Христианство само имеет задание устроения человеческих отношений в духе любви – «да любите друг друга», и именно формы социализма являются для этого наиболее подходящим историческим «материалом». Но правомерно ли вообще ставить вопрос о «православном социализме», предельно плотно соединяя в этом понятии религиозное и социальное измерение? В этом нет ничего противоестественного. Наоборот, все религии мира изначально имели под собой социальную проекцию, во многом предопределяя принципы организации общества. В этом состояла фундаментальная социально-организующая функция религии, во многом утраченная в Новое время в связи с падением ее общественного авторитета. Как система нравственных идеалов религия формировала единый кодекс поведения для всех членов общества, единый комплекс высших ценностей, определявших общественное согласие по множеству текущих вопросов. Все это остается в силе и сейчас, с той лишь разницей, что объединяющую социальную функцию религии еще на рубеже Нового времени взяла на себя идеология, ставшая современной секулярной формой выражения «высших ценностей» общественного сознания. Идеологии фактически стали светской формой отражения религиозно-мировоззренческого сознания общества, и в этом смысле допускают очень широкий диапазон присутствия религиозно-доктринальной конкретики в своей структуре (протестантская Америка, исламские государства Востока, либерально-атеистическая Европа, и т.д.). Это говорит о том, что идеология является гибкой системой современного выражения религиозно-мировоззренческих ценностей общества, допускающая различные степени проявленности собственно религиозного начала – от ортодоксально-религиозного, до атеистически-светского в зависимости от реального состояния общества. Поэтому какой-либо методологической проблемы в формировании современной социально-религиозной идеологии, в частности «православного социализма», не существует, всегда могут быть найдены компромиссные и сбалансированные формы выражения взаимосвязи светских и религиозных социальных смыслов. Это же относится и к вопросу о многоконфессиональности российского социума – наиболее фундаментальные, социально значимые нравственно-этические истины основных религий практически очень близки. И все же при разговоре о синтезе православия и социализма надо снять некоторые возможные недоразумения. В первую очередь надо сразу отрешиться от буквального понимания термина «православный социализм», подразумевающего как бы формальную православную клерикализацию социализма, как бы уводящую нас в новое средневековье. Речь идет не о прямом наложении матрицы православия на формы социализма, а о мировоззренческом оправдании социализма со стороны православного сознания, выраженном в формате общественной идеологии. Идеология становится здесь промежуточным мировоззренческим буфером православно-социалистического синтеза, в котором земные социально-экономические ценности социализма находят свое высшее религиозно-мировоззренческое оправдание и поддержку с позиций христианского сознания. В этом смысле вместо «православного социализма» можно говорить о «христианском социализме», или даже о «религиозном социализме», главное существо которого состоит в религиозно-идеологической мотивации социально-справедливых общественных отношений. Именно в этом смысле новый социализм может быть с равной степенью заинтересованности принят основными религиозными конфессиями России. (За исключением, разве что, иудаизма, в религиозной доктрине которого помимо национальной исключительности евреев фундаментально прописано ростовщичество, как базовый принцип современного капитализма.) В целом же новая секулярная активация религиозно-нравственный Истины христианства в социально-экономической жизни общества может означать серьезный поворот в человеческой истории, как преодоление застарелого религиозно-светского дуализма Нового времени, и выход фундаментальной религиозно-мировоззренческой социальной мотивации на актуальный уровень современной истории. Дорожная карта Если подводя итоги, попытаться обрисовать весь путь возможного перехода через нынешнюю российскую «точку бифуркации», то стратегическая линия общественно-политического процесса в движении от либерального капитализма к новому христианскому социализму в оптимальном варианте должна бы выглядеть следующим образом. 1. На первом этапе в общественном сознании вслед за отрицанием и отвержением либерализма должно произойти окончательное отторжение капитализма (или «рыночной экономики») как принципа социально-экономической организации общества. Более чем двадцатилетний опыт деградации всех сфер жизнедеятельности государства (в промышленности, сельском хозяйстве, культуре, спорте, социальной сфере и т.д.) вполне достаточный срок, чтобы в общественном сознании сформировался подобный вердикт. Фактически он уже фиксируется в соцопросах, однако отсутствие видимой альтернативы и принятие настоящей реальности как некой неизбежности формирует ощущение политической безысходности и апатии, которое старательно поддерживается СМИ. Через накачивание внешне направленной патриотической риторики, через постоянное присутствие «образа врага», через создание иллюзии единства вокруг «партии власти» и ее несменного лидера общественное сознание уводится в сторону от острейшей внутренней социально-экономической проблематики фактически определяющей наше бытие. Именно в социально-экономической области, в принципах «рыночной экономики», вероломно утвержденных в эпоху Ельцина, заложены механизмы деградации России, и именно эти механизмы продолжают определять нашу внутреннюю политику. Патриотическая элита уже привыкла прятаться от этого вопиющего противоречия за мифическим противостоянием «двух башен кремля», но когда-то с этой иллюзией надо расставаться. Многократный политический опыт (в том числе и последних выборов) однозначно свидетельствует о полном единстве «кремлевских башен» в осуществлении той стратегии, которую навязала России команда Ельцина. Признание этого факта является принципиальным предварительным условием для постановки любого вопроса о переходе к новой справедливой социально-экономической модели. Другими словами, на первом этапе необходимо преодолеть барьер «неприкосновенности» принципа рыночной экономики как безальтернативного варианта развития России. Причем актуальное разоблачение порочной сущности капитализма должно исходить сегодня не просто с позиций традиционного марксизма (что само по себе как коммунистическая классика в этом отношении остается верным), а непосредственно с позиций христианской этики. Потому что именно на этом уровне наиболее остро обнажается несовместимость сегодняшних «рыночных отношений» и все более тяготеющего к религиозной этике общественного сознания. Если сегодня уже не актуален марксизм, во многом исчерпавший собственный импульс исторического противостояния с капитализмом, то находящееся на подъеме христианское общественное самосознание с необходимостью должно принять у него эту эстафету. Иначе подлинное христианское возрождение России будет невозможным, так как вслед за Европой и Америкой она захлебнется в апостасийном мире «всеобщего потребления». Подобная критика базовых основ капитализма с позиций церковного христианского сознания уже идет в России полным ходом. В многочисленных работах Н.Сомина [4], В.Катасонова [5], и др. показана вся антихристианская сущность «мира мамоны», его принципиальная несовместимость с православием. Когда такое понимание станет для современного православного сознания доминирующим, основы либерального капитализма в нынешней России зашатаются. И лишь тогда можно будет переходить к следующему этапу православно-социалистической трансформации России. 2. Следующий этап будет связан с переходом к промежуточной ступени относительно справедливого государственного устройства, которую можно обозначить как «социальное государство». Это та фаза, на которой наиболее одиозные капиталистические принципы экономических отношений (такие как всевластие сырьевой олигархии, банковская свобода, плоская шкала налогов и т.д.) постепенно отступают, а социалистические (такие как патернализм, национализация, прогрессивное налогообложение и т.д.) все более уверенно утверждаются в политике государства. Уже сейчас всем желательна именно такая социальная модель экономики. Более того, в ныне действующей Конституции современная Россия провозглашена именно как «социальное государство» (ст.7). Однако реальное положение дел очень далеко от заявленного, и никаких подвижек в сторону подлинной социализации государственной политики не наблюдается. Это говорит о том, что при переходе ко второму этапу, т.е. к реальному осуществлению в России «социального государства» должна произойти серьезная политическая реорганизации (обновление) власти, которая должна будет обладать достаточной политической волей для разворота страны в сторону осуществления действительно масштабных социально-экономических перемен. Очевидно, что нынешняя власть к этому не способна. Таким образом, если первый этап связан с процессами созревания и утверждения общественного сознания на позиции принципиального отказа от капитализма, то второй этап означает реализацию этой позиции в политической сфере. Власть должна быть вынуждена уступить общественной воле и трансформировать социально-экономическую сферу в соответствии с требованиями общества. Очевидно, что для выражения этих требований в обществе должна быть сформирована новая политическая сила, способная реализовать новую социально ориентированную стратегию. Каким образом могут происходить политические процессы на переходной стадии, сегодня неизвестно. Ясно лишь, что определенных политических потрясений не избежать, так как нынешние «держатели акций» так просто от своих ничем не ограниченных привилегий не откажутся. Но речь не идет о революции, как радикальной смене общественного строя; «социальное государство» это именно переходная, буферная зона для постепенной перестройки общественно-экономических отношений; при определенных условиях перевод вектора общественно-государственного развития в сторону «умеренного социализма» может произойти относительно мирно. С другой стороны, второй этап (социальное государство) в контексте перехода к новому христианскому социализму необходим как этап дозревания общественного сознания до понимания необходимости двигаться дальше, к более совершенному в нравственном отношении социальному устройству. Подлинно христианское преображение социально-общественной жизни не может произойти вдруг, просто путем тех или иных политических преобразований, чтобы сразу «из грязи и в князи». Идеалы будущего христианского социализма потребуют для своего осуществления зрелого общественно-христианского сознания, т.е. формирования устойчивого религиозно-секулярного мировоззренческого поля, в котором различные вопросы общественной жизни найдут свое духовно обоснованное рациональное решение. Именно в рамках социального государства на базе открытого диалога церкви и общества, политики и культуры, на стыке одухотворенной теории и обновленной практики должна окончательно проявить свои контуры и получить общественное признание ИДЕОЛОГИЯ будущего христианского социализма. Лишь на основе этой идеологии можно будет двигаться дальше. 3. Третий этап это и есть собственно Новый социализм. По существу это уже область искомого Будущего, и именно идеология первой проникает в его таинственное пространство. Уже сейчас она прокладывает туда дорогу. Идеология задает направление в будущее, и она же приближает его, становясь центром притяжения для общественного сознания. Поэтому уже сейчас должна начаться работа по утвверждению позиций, приоритетов и целей Идеологии Будущего. Причем эта работа касается всех… Подлинная национальная идеология не создается формальным образом какой-то «группой экспертов», а формируется соборным разумом нации как выражение ее исторической воли на данном этапе истории, на основе внутреннего духовно-генетического кода и пережитого исторического опыта. Это глубоко метафизический сверхрациональный процесс. Идеологи, политологи и философы могут лишь выразить в тех или иных формулировках, с той или иной степенью точности глубинные интенции национального сознания, объединив их в понятия-символы. В разные эпохи это были идея «Москвы - Третьего Рима», формула «православие, самодержавие, народность», светлое будущее Коммунизма. И сегодня национальное самосознание мучительно ищет новую формулу русского Будущего, способную стать спасительным компасом для выхода из исторического тупика. Одной из наиболее емких и перспективных формулировок в этом отношении является идея «православного социализма». Этот термин уже достаточно давно фигурирует в российском политологическом пространстве, и в этом смысле уже сейчас может быть принят в качестве искомого стратегического ориентира для патриотического сознания. Несмотря на некоторую внутреннюю условность, о которой говорилось выше, эта идеологема фокусирует в себе две важнейшие сущности русской истории – православие и социализм, утверждая возможность их нового исторического синтеза. Исторический потенциал, заложенный в этом понятии, неисчерпаем. Причем это касается не только России, но и самой человеческой цивилизации. К началу XXI века в человеческой цивилизации накопилось множество проблем, грозящих этой цивилизации гибелью. Наиболее острые и болезненные вопросы связаны с фундаментальным дисбалансом (отчуждением) между духовным миром человека и неуправляемым миром техносферы, разгоняемым гонкой потребления. Глобальная капиталистическая система, опираясь на греховное начало в человеке (эгоизм, мамона, потребление), формирует бездушную и внутренне агрессивную социальную среду, в которой исчезает человек как «образ и подобие Божие». По существу это антихристианская система. Политика, экономика и культура в этом мире держатся на лжи, лицемерии и пороках, причем, способности к самоочищению данная система не предполагает. Вывести цивилизацию из тупика может только радикальная альтернатива. Для чего же Россия двадцать пять лет назад вошла в этот капиталистический «цивилизованный мир»? Неужели для того, чтобы задохнуться в его смраде и исчезнуть с исторической арены, предав идеалы собственной истории. При чем тут тогда Святая Русь? Думается, смысл именно в том, чтобы предложить миру альтернативу. России было необходимо окунуться в мертвые воды капитализма, чтобы мобилизовать свои внутренние духовные силы на полное и окончательное преодоление этого социально-исторического зла. Опыт советского социализма в этом отношении оказался половинчатым, атеистическое начало советской идеологии сковывало возможности социализма в деле преодоления соблазнов капитализма. Новый религиозно одухотворенный социализм, закладывающий в свою идеологическую доктрину фундаментальное христианское основание, обладает в этом отношении несоизмеримо большими возможностями. В реализации этой потенциальной перспективы и состоит русская альтернатива – миссия России в XXI веке. [6] Главное достоинство нового социализма – его мировоззренческая полнота, гармонизирующая все сферы человеческой деятельности в соответствии с онтологической природой мироздания, как она задумана Творцом. Только такая позиция по большому счету может спасти человеческую цивилизацию от гибели. Именно в этом аспекте новый социализм открывает принципиальную возможность разрешения главных противоречий современной эпохи на основе восстановления утраченного единства человеческого духа и человеческого разума, политики и нравственности, личности и общества, науки и религии, этики и экономики, природы и техносферы. Новый социализм это выход в новое пространство истории. Здесь начинается действительно сознательная человеческая история, (ноосферный духовный социализм по А.Субетто [7]), характеризующаяся новым расцветом человеческой культуры, гармонией человека и природы, и дальнейшим раскрытием самой человеческой природы как «образа и подобия Божия». Сноски: 1. Н.Сомин. Уранополитизм и капиталофилия. (http://chri-soc.narod.ru/Uranopolitizm_i_kapitalofilia.htm) 2. А.Молотков. Позитивная секуляризация: от религиозного к социальному (http://novsoc.ru/a-molotkov-pozitivnaya-sekulyarizatsiya-ot-religioznogo-k-sotsialnomu/) 3. Булгаков С.Н. Православие. - Киев, 1991. С.212-213 4. Сомин Н.В. Православный социализм как русская идея. М. 2015. 5. Катасонов В.Ю. Религия денег. Духовно-религиозные основы капитализма. М. 2013. 6. Молотков А.Е. Миссия России. Православие и социализм в XXI веке. СПб. 2008. 7. А.Субетто. Образ будущего – ноосферный экологический духовный социализм. (http://www.trinitas.ru/rus/doc/0033/001a/00331779.htm)
Неомарксист: Экономические заметки. III. Парад идеологий Николай Сомин На идеологическом небосклоне современной России можно рассмотреть три наиболее ярких звезды. Иначе говоря, три идеологии ныне главенствуют: – «социалисты» – сторонники социализма – «либералы» – сторонники либерального капитализма – «патриоты» – приверженцы традиционных религиозных ценностей. Казалось бы, все просто. Но присмотревшись, мы увидим, что в основании классификации нет четкости – если социалисты от либералов отличаются по признаку экономического уклада, то патриоты идентифицируются по мировоззренческому признаку. Эта классификационная чехарда требует, чтобы в ней разобрались. Идеология – это свод основных принципов, по которым живет государство. Идеология неизбежно включает две составляющих: мировоззренческую и экономическую. Эта двойственность обусловлена падшестю человеческой. С одной стороны человек не забыл до конца, что у него есть Отец на Небесах. Но с другой стороны после грехопадения Творец наказал человеку «в поте лица» добывать хлеб свой, т.е. трудиться, и до сих пор эта клятва не снята. И потому форма организации труда для человечества имеет первостепенное значение. Иногда это отрицают. Например, в православных кругах часто можно слышать, что наша русская идея – это православие, не добавляя ничего более. Но думается, что эти люди совершенно не понимают, в каком падшем мире они живут. Игнорировать экономику нельзя – проблемы производства и распределения неизбежно выплывут. Абстрагироваться от экономики нельзя, а можно лишь достичь такого ее устроения, чтобы оно в наибольшей степени соответствовало православию. Но также нельзя зацикливаться на одной экономике – на практике это будет означать глухой материализм и полное безбожие. Но в этом мире, расколотом на две половины, по любой из идеологических компонент не может быть только одного мнения, одного значения – их хотя бы два, причем резко различных. И эти разные значения очевидны: для мировоззренческой компоненты – вера/безбожие; для экономической компоненты – социализм/капитализм. Исходя из этого дуализма вернемся к нашему русскому идеологическому олимпу и попробуем охарактеризовать основные идеологии. Проще всего говорить о либералах. Их формула: экономика – капитализм, мировоззрение – безбожие. Хотя встречаются отдельные верующие либералы, но сам капитализм как погоня за мамоной предопределяет чистый, откровенный материализм, т.е. безбожие. Недаром Господь провозглашает «не можете служить Богу и мамоне». И либералы вполне следуют этой евангельской логике – служат мамоне и отказываются от Бога. Тут, в связи соотношением между либералами и социалистами, возникает вопрос: насколько можно совместись капитализм и социализм, сконструировав социальный строй, вобравший от каждого лучшее? На вопрос следует ответить отрицательно. Дело в том, что капитализм и социализм – принципиальные антиподы по многим позициям. Во-первых, у этих экономических укладов разные цели. Очень четко об этом написал еще в 1937 г. Николай Бердяев: «В отношении к хозяйственной жизни можно установить два противоположных принципа. Один принцип гласит: в хозяйственной жизни преследуй свой личный интерес, это будет способствовать развитию хозяйственной жизни целого. Это будет выгодно для общества, нации, государства. Такова буржуазная идеология хозяйства. Другой принцип гласит: в хозяйственной жизни служи другим, обществу, целому, и тогда получишь всё, что тебе нужно для жизни. Второй принцип утверждает коммунизм, и в этом его правота. Совершенно ясно, что второй принцип отношения к хозяйственной жизни более соответствует христианству, чем первый» («Истоки и смысл русского коммунизма»). Во-вторых, сама структура экономических отношений совершенно различна. При социализме – это плановый обмен непосредственно материальными ценностями; при капитализме – купля-продажа через рынок и деньги. Соответственно, различными были способы распределения ценностей среди населения, налоговая система, система социального обеспечения. Все эти вещи не могут быть взаимозаменяемыми. Поэтому конвергенция социализма и капитализма невозможна. Это все равно, что взять от танка броню, от самолета – крылья и думать, что получится летающий танк. Нет. Либо – либо. Тут надо выбирать. Не эклектичное соединение разнородных принципов, не придумывание третьего пути (его нет), а выбор из двух альтернатив – вот подлинная задача, стоящая перед Россией. Несовместимость двух систем показывает и наша недавняя история. Всем нам известно, что переход от капитализма к социализму в 1917-1930 гг. был отнюдь не гладким, а изобиловал кровопролитным противостоянием. И только после полного вытеснения капитализма Россия сделала резкий скачок в развитии, став одной их могущественнейших держав планеты. И во времена контрреволюции 1991 г. было в одночасье поломано огромное количество судеб советских тружеников. Речь идет буквально о десятках миллионов убитых людей. Убитых не явно – не расстрелами, тюрьмами и лагерями, но выброшенных из общества, потерявших средства к существованию, умерших от бесперспективности и отчаяния. Преступления ельцинского режима пока еще не раскрыты, потери не подсчитаны. Но все тайное становится явным. «Ибо нет ничего тайного, что не сделалось бы явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы» (Лк.8,17). Результат же ельцинских «реформ», опять таки, всем очевиден: развал всего, падение во всех областях жизни – хозяйстве, образовании, нравственности, полуколониальный модус существования государства. Развал народа как единой, солидарной общности людей. Правда, и с «социалистами» все не так просто. Дело в том, что мировоззренческая компонента у них разнится. Есть ортодоксальный марксизм, отстаивающий атеистическо-материалистическую точку зрения. Но есть и «православный социализм», в котором сочетается христианская вера с социалистической экономикой. Заметим, что с явлением православного социализма матрица идеологий приобретает законченный вид: – атеистический социализм; – православный социализм; – либерально-атеистический капитализм, – «православный капитализм». И надо сказать, что из всех идеологий только православный социализм приемлем для России и с мировоззренческой стороны и с экономической. И потому идеи православного социализма постепенно завоевывают признание нашего народа, несмотря на сопротивление ориентированных на капитализм либералов и патриотов. О наших «патриотах» надо сказать отдельно. Их охарактеризовать труднее, чем либералов и социалистов. Конечно же, мировоззрение патриотов следует обозначить как православное. А вот экономические взгляды у них очень расплывчатые. Большинство вообще не считает экономику чем-то важным. Поэтому обычно в программах наших «патриотов» (а таких программ за 25 лет написано пруд пруди) в качестве экономической составляющей озвучивается некое неопределенное мычание. Да и стоит ли уточнять? Напишешь о социализме – получишь неудовольствие элит и, как следствие, полное отсутствие финансирования; напишешь о капитализме – получишь возмущение народа и провал всего начинания. Поэтому и молчат об этом насущном вопросе. Впрочем, не всегда. В последнее время чаще скромно указывается приверженность к частной собственности. Правда, читателю нетрудно догадаться, что речь идет о самом банальном, до боли нам знакомом капитализме. Разумеется, – капитализме национальном, который экономически выгоднее (ибо деньги остаются в России), но нравственно ничуть не более высоким, чем нынешний оккупационный капитализм. Ибо капитализм – всегда эгоизм, всегда мерзость, всегда подчинение мамоне, сребролюбию, и стяжанию. Конечно, таких разъяснений в программах наших «патриотов» нет. Боже упаси! Но осторожное упоминание примата частной собственности присутствует. Дело в том, что в последнее время у нас в православно-патриотических кругах определенно развивается теория «православного капитализма». Причем, эту концепцию поддерживают наши батюшки, окормляющие «патриотов». На этом явлении стоит задержать немного внимания. Скажем прямо: никаких оснований для «православного капитализма» в Новом Завете нет. Абсолютно. И наоборот, «православный капитализм» строго-настрого запрещен Самим Христом, который предупреждает: «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф.6,24). Ибо капитализм и есть самое откровенное служение мамоне. Более того, в Деяниях Апостольских предлагается совершенно иной, коммунистический идеал социальной жизни христиан. Речь, разумеется, идет об Иерусалимской общине, созданной всеми двенадцатью апостолами. Нет ничего о православном капитализме и в руководящем документе – «Основах социальной концепции РПЦ». Там в духе непредрешенчества мудро говорится о том, что церковь поддерживает все формы собственности, не выделяя никакую из них. И тем не менее, из личных бесед с батюшками выясняется их почти поголовное предпочтение «православного капитализма», что обычно дополняется неприятием социализма как якобы неизбежно богоборческого строя. Батюшки охотно рассказывают о том, какие злодеи были большевики, что все в СССР делалось из-под палки, что частное хозяйство – оно уж точно лучше, чем колхоз и еще много чего. Но главная причина их привязанности к «православному капитализму» обычно остается в тени. И причина эта – экономическая. Причем, весьма прозаичная. Дело в том, что современные церковные приходы не могут прокормиться за счет продажи свечей и книг. Ведь надо платить за ремонт храма, за священнические ризы, за реставрации икон, за охрану, за воскресную школу, за трапезы. И все это стоит больших денег. Плюс к тому немалая часть средств отсылается в Патриархию. Так что для нормального существования прихода как воздух нужны дополнительные средства. И батюшки их находят у спонсоров – богатых предпринимателей. Сейчас большинство храмов – на спонсорской игле. В столице спонсоры побогаче, в провинции – помельче. Но принцип тот же: предприниматели отдают на храм часть прибыли. Есть верующие, благочестивые спонсоры, есть рассматривающие благотворительность как пиар акцию. Но в любом случае вся это благотворительность с благодарностью принимается церковью. Спонсоры – всегда благодетели, их награждают орденами, сажают на первые места. Разумеется, батюшек можно понять – ведь нужно же как-то выживать. И, безусловно, Церковь должна финансироваться. Но возникает два возражения против такого способа пополнения церковного бюджета. Первое. Деньги на благотворительность должны быть заработаны честным трудом. Но этого нельзя сказать о деньгах бизнесменов, получающих прибыль прокруткой капитала. Все их деньги – сомнительные, поскольку в них обязательно присутствует нетрудовая, грабительская составляющая. Строго говоря, такие деньги брать нельзя. Но батюшки принимают все. Даже если заведомо знают, что деньги приобретены нечестной деятельностью (например, игрой на бирже). И второе. Никто не будет рубить сук, на котором сидит. Поэтому, даже где-то понимая нравственную порочность всей системы спонсорского финансирования, батюшки волей неволей вынуждены отстаивать частнособственнические начала экономики. И тем самым поддерживать капитализм, религиозно оправдывать его. Хотя 25 лет нашей новейшей истории с очевидностью показали неприемлемость и просто губительность капитализма для России. Ситуация на самом деле не только парадоксальная, но и поистине трагичная. Время покажет, как Господь ее разрешит. 04.01.17. http://www.chri-soc.narod.ru/Ez_III.htm
Неомарксист: Никто не будет рубить сук, на котором сидит. Поэтому, даже где-то понимая нравственную порочность всей системы спонсорского финансирования, батюшки волей неволей вынуждены отстаивать частнособственнические начала экономики. Интересы ВСЕГДА побеждают идеалы, поэтому надеяться на социалистическое преображение РПЦ и её иерархов по меньшей мере наивно. С другой стороны, кто мешает рядовым верующим организовать трудовые коммуны, кооперативы, основанные на принципах христианской любви и справедливости? Значит проблема не только в отсутствии организующего начала сверху, но и самое главное - невостребованности идеи коммунизма снизу обычными христианами. Дух Золотого Тельца пронизал все сферы нашей жизни в том числе и церковь и поэтому тот воровской капитализм, который мы имеем, мы имеем справедливо и заслуженно. Вся надежда только на серьёзный кризис, который расшевелит это мелкобуржуазное болото и станет вызовом, адекватным ответом на который может быть только социализм, учитывающий не только материальную, но и духовную сторону жизни человека.
Неомарксист: При всём моём уважении к Николаю Сомину его православный социализм уж очень сильно напоминает поздний тоталитарный сталинизм с густым религиозным душком. Сталинская командная экономика, теократические колхозы, государственное православие... Мы это уже проходили и результат хорошо известен. Неужели ещё раз хочется наступать на грабли неэффективной экономики и чудовищной репрессивной машины подавления человека? Ведь витальные силы русского народа подорваны, он вымирает, особенно северные традиционно русские области. Никакой пассионарный толчок нам не светит. Поэтому на мой взгляд надо очень осторожно и медленно отстраивать сначала социальное государство на базе государственной и кооперативной собственности, защищённой законом от рейдерских захватов и уже потом переходить к единой общественной собственности на основе роботизированной промышленности и экономики знаний.
Неомарксист: Николай Сомин России нужен православный социализм (Текст выступления на Круглом столе РЕОШ 09.03.17) I. Благодарю за предоставленную мне возможность выступить по теме православного социализма. Как показывает опыт, тема непростая, но я попытаюсь сказать о ней нечто содержательное. Прежде всего замечу, что моей целью отнюдь не является подробный рассказ о структуре того общества, которое называется православным социализмом. Задача в другом: показать, что православный социализм – не фантазия и не противоречие в определении, а реальность, отвечающая чаяниям русского народа. Но сначала надо хоть кратко обрисовать, что же такое православный социализм. В основной своей идее это социальный строй, мировоззрение которого основано на православных ценностях, а экономика - построена на социалистических принципах. Иначе говоря, идеология православного социализма имеет две компоненты: 1) мировоззренческую – православие и 2) социально-экономическую – социалистический уклад хозяйствования. Дело в том, что обе компоненты необходимы. Ибо с точки зрения христианства государственная идеология должна состоять из двух компонент: мировоззрения и социального уклада. Конечно, компонент гораздо больше, но тут мы выбираем две важнейшие. Первая, мировоззренческая компонента определяет жизненные цели, к которым должен стремиться член общества. В случае православия цель жизни – вовсе не благополучие и развлечения, а приближение к Богу, жизнь вечная, Царство Небесное. А отсюда следует, что главная задача общества – борьба с грехами, которые не дают нам достичь этих целей. Но одной компоненты недостаточно. Человек – существо падшее, и после его грехопадения Господь постановил: «в поте лица, будешь есть хлеб твой» (Быт. 3:19), поставив тем самым человека перед необходимостью тяжелого повседневного труда. И это проклятие действует до сих пор, и никакая наука и техника не может его отменить. Поэтому игнорировать вторую, экономическую компоненту ни в коем случае нельзя – она неизбежно напомнит о себе. Но можно выстроить ее так, чтобы она помогала мировоззрению в борьбе с грехами. Обе компоненты и отражены в словосочетании «православный социализм». II. Но тут необходимо сделать замечание: термин «православный социализм» надо правильно понимать. Во-первых, подчеркну, что слово «социализм» следует понимать только как хозяйственный уклад. Ибо у наших людей, обработанных чуждой пропагандой, выработано стойкое понятие о социализме, как неразрывном сращивании государственной плановой экономики с материалистическим и даже атеистическим мировоззрением. На самом деле это не так. Наш замечательный экономист, социолог а затем и священник Сергей Николаевич Булгаков еще в начале XX века понял, что социалистический уклад хозяйствования имеет универсальный характер и может сочетаться с разными мировоззрениями. Поэтому Булгаков свободно говорил о разных социализмах: атеистическом социализме (как в марксизме), гуманистическом социализме, а также и о христианском социализме. Последний он считал вполне возможным и призывал все общество к его осуществлению. Стоит прислушаться к Булгакову. Но, несмотря ни на что, все равно находятся люди, которые мыслят только атеистический социализм. Среди православных социалистов нет единого мнения о структуре социалистического общества. Лично я считаю, что основой социалистического хозяйственного уклада должен быть государственный сектор. Тогда есть реальная возможность осуществления планирования, что для России чрезвычайно важно. Правда, уровня госпредприятий недостаточно. Поэтому предполагается уровень трудовых православных общин, типа Трудового братства Н.Н. Неплюева, где люди-единомышленники, имея более высокие идеалы, смогут создавать островки любви. Но и этого мало. Православный социализм – не для одних высокодуховных христиан, а для всего общества. А в нем неизбежно останутся люди, желающие производить товары на рынок. Им надо это предоставить, но ограничить размеры их бизнеса – олигархов в православном социализме не будет. И во-вторых, слово «православный» не означает клерикализма. Церковь существует в своем обычном режиме – проповедует Царство Небесное, призывает прихожан очиститься от грехов, совершает таинства, служит принятый круг служб. В идеологию входят только основные христианские истины, в общем-то естественные для русского народа, выросшего на православии. Но Церковь находится в союзе, симфонии, с государством. И уже государство, по моему мнению, поддерживает всю идеологию православного социализма. Я не буду более подробно это изъяснять – если будут вопросы, то отвечу. Но помимо чисто христианских положений в мировоззрение входят еще такие понятия, нечасто проповедуемые с церковных амвонов: отношение к труду как к ценности, как выполнению Божией заповеди. Православный социализм – трудовое общество. И еще входит справедливость как основной принцип отношения между людьми. Церковь всегда много говорило о любви, и это хорошо и правильно. Но, увы, в силу падшести человеческого рода, в больших масштабах общество любви осуществить невозможно – такое возможно только в небольших общинах единомышленников. Поэтому считать, что православный социализм будет обществом любви – было бы утопией. Но следует помнить, что Господь не только милосерд; Он еще и справедлив, и требует соблюдения справедливости, особенно в социальной сфере. А справедливость возможна и в большом обществе. Поэтому православный социализм – одновременно и общество справедливости. III. Но какова же цель всего этого, какова цель осуществления православного социализма? По моему убеждению, эта цель – борьба с грехом. Точнее борьба с мамоной – этой страшной подменой Бога. Ныне мамона все человечество заставил танцевать вокруг себя – и тех, кто делает это с большим удовольствием, и тех, кто вовсе не хочет плясать под его дудку, но, увы, вынужден. Впрочем, еще св. Иоанн Златоуст в IV веке считал сребролюбие самым распространенным грехом человечества, которому подвержены и мужчины и женщины, и старые и молодые, и верующие и неверующие. И он постоянно обличал этот грех. Но думается, что усилиям Церкви по обузданию мамоны может сильно помочь общество. Дело в том, что сребролюбие гнездится не только в душах человеческих. Оно создает вокруг себя мощную «инфраструктуру греха» в лице современной рыночной экономики, которая как бы закрепляет в себе этот грех и воспитывает подрастающие поколения в духе всесилия денег. И поэтому, не разрушив эту «инфраструктуру», о победе над мамоной нечего и думать. Но, как показала жизнь, социализм способен если не победить мамону окончательно, то существенно прищемить ему хвост. Так что актуальной задачей является замена рыночной экономики на социалистическую. IV. Наконец, мы подошли к главному вопросу: почему же православный социализм необходим? Он необходим по нескольким причинам. Во-первых, социалистический уклад хозяйствования не только совместим с христианством, но является поистине христианской экономикой. Именно социализм, опираясь на общественную собственность, своим укладом поддерживает борьбу с мамоной. А общность имущества обоснована и Священным Писанием, и святоотеческим учением. Так св. Иоанн Златоуст с амвона объясняет своей пастве, что общая собственность лучше. Он с восторгом приветствует первохристианский коммунизм, реализованный апостолами в Иерусалимской общине. И более того, Златоуст очень высоко отзывается о любой деятельности на благо общества: «Искать полезного для общества – вот правило совершеннейшего христианства, вот точное его назначение, вот верх совершенства!» /X:247/. Наконец, общинная жизнь с общей собственностью подкрепляется практикой социального строительства в России. Я имею в виду жизнь крестьянских общин, наших общежительных монастырей, и, конечно же, советский период развития России. Во-вторых, сейчас нам, России настоятельно необходима русская идея, необходим социальный идеал, к которому нужно стремиться. Дело в том, что идеал – это маяк, который указывает должное направление развития. Если идеала нет, то любые шаги, даже самые на первый взгляд очевидные, могут оказаться неверными. В-третьих, если не православный социализм, то какова альтернатива? Давайте положим, что обе компоненты идеологии имеют хотя бы по два значения – православие/атеизм и соответственно социализм/капитализм. Тогда мы получаем четыре основных варианта идеологии. Взглянем на них, тем более что ко всем вариантам причастна Россия. 1) Атеистический капитализм – это тот строй, в котором мы сейчас живем. Бесперспективность и даже катастрофичность нашей социальной ситуации, я думаю, очевидна для всех. 2) Атеистический социализм – мы его уже проходили в советский период, и, несмотря на многие социальные успехи, полностью возвращаться туда нам вряд ли хочется. 3) «Православный капитализм» – это то, что у нас в известной мере было до революции, и что на самом деле хотят наши батюшки теперь. Хотя «православный капитализм» строго-настрого запрещен Евангелием. Христос говорит: «Никто не может служить двум господам… не можете служить Богу и мамоне» (Мф.6,24). А капитализм, исповедующий принцип прибыли – это и есть служение мамоне. 4) И наконец, православный социализм, о котором мы говорим. Только он устраивает Россию как с точки зрения мировоззренческой, так и с точки зрения социально- экономической. Что же касается какого-то третьего пути, гибридной социалистическо-капиталистической экономики, то я уверен, что вот это – настоящая утопия, никакого третьего пути нет. И поэтому нам нужно выбирать – либо капитализм, либо социализм. V. Пока мы все время рассуждали о вопросе Православный социализм – хорошо это или плохо? Теперь же надо сказать несколько слов о другом: возможна ли реализация православного социализма, причем из нынешнего печального состояния России. Прежде всего, посмотрим на расклад сил. Как-то в ПСТГУ проводились социальные исследования: сколько у нас в России верующих людей. Результаты поразительные: оказывается 80% причисляют себя к православным (хотя в Бога веруют только 70%). И кроме того, все уже наелись этой мерзости под названием «рыночная экономика». Поэтому сторонников православного социализма даже сейчас среди народа очень много – как среди людей церковных, так и верующих в нечто неопределенное. Но к сожалению среди священства ситуация совершенно иная. Я знаю только несколько священников (и даже одного епископа), которые благосклонно относятся к идее православного социализма. Но их можно пересчитать буквально по пальцам одной руки. Имеет место трагическое недоразумение: большинство клира относится к православному социализму отрицательно, так же как прослойка особенно консервативных, ортодоксальных мирян. Их обычные аргументы я не раз слышал: – православный социализм – оксюморон, сочетание несовместимых сущностей; – это вариант хилиазма, попытки построить рай на земле; – христианский способ совершенствования общества – милостыня, а не преобразования социального строя. Я не буду терять время на обсуждение этих мнений – они неосновательны. Но поскольку именно священство определяет политику земной Церкви, то говорить о православном социализме в плане реальной реализации можно будет только после изменения позиции наших батюшек. http://www.chri-soc.narod.ru/Rossii_nushzen_pravoslavniy_socializm.htm
Неомарксист: Николай Сомин. Что такое христианская социология? Николай Сомин. О критериях оценки общества Николай Сомин. Виды социальной любви Николай Сомин. Законы трансформации
Неомарксист: Христианский социализм невозможен вне контекста марксовой научной концепции освобождения человека от гнёта капитала и ликвидации производственных отношений вместе с индустриальным способом производства. Без тотальной автоматизации и роботизации производства любая религиозная община обречена на жёсткий иерархизм и подавление рядовых адептов священниками. Посмотрите на полувоенные монастыри, очень далёкие от евангельского духа любви и равенства. Только освободив человека от труда, можно высвободить его для настоящей духовной жизни. Без этого получится только ЗАО РПЦ.
Неомарксист: Лучшая русская идея сегодня - это интернационализм и социализм на научной основе марксизма и новейших технологий. Только так мы привлечём союзников, восстановим СССР и создадим новое общество без эксплуатации и отчуждения. А все местечковые "идеи", замешанные на национализме, имперстве приведут Россию к катастрофе. Открытость миру (но не капиталистическому!), интернационализм, справедливое общество - вот путь, который может помочь миру выйти из инферно.
Неомарксист: Н.Н. Неплюев – великий христианский социальный деятель Николай Сомин I. Имя Николая Николаевича Неплюева постепенно входит в культурный контекст России, но все же до сих пор у широкой публики нет ясного представления, что же сделал этот выдающийся человек. Обладая многими талантами, Неплюев оставил след в различных областях. И поэтому необходимо из его деяний выделить самые выдающиеся. Мне думается, что наиболее ценное у Неплюева заключается в следующем. Прежде всего, он сумел показать христианам наиболее отвечающий христианству образ жизни в современных условиях. Причем не только указать на него, но и реализовать, воплотить в действительность. Таким его посланием современным христианам явилось созданное им Крестовоздвиженское трудовое Братство. Оно заключало в себе, казалось бы, противоречивые, несовместимые между собой характеристики. Там удивительным образом твердая православная вера с соблюдением традиционного богослужения сочеталась с одной стороны с повседневным трудом с очень высоким уровнем агротехнического производства, а с другой стороны– с коммунистическим общежитием, доходящим вплоть до обобществления большей части имущества Братства. Но, однако, все три компоненты уживались вместе удивительно органично, и в результате появился очень крепкий коллектив, где каждый являл собой образ подлинного христианина с высоким уровнем самосознания, дисциплины и творческих потенций. Братство просуществовало около 40 лет, причем большую часть своей истории оно прожило уже после смерти Неплюева, наступившей в 1908 г. Причем Братство, находившееся в центре России, пережило три революции, три войны и многие тяжелые коллизии общественной жизни. И что может быть самое удивительное: столь крепкая сплоченная конструкция была создана вовсе не из титанов духа, а из обыкновенных молодых украинских крестьян. Такая замечательная устойчивость означает, что Неплюеву удалось найти подлинный образ общинной жизни христиан, который безусловно был осенен Духом Святым. II. Конечно и Неплюеву пришлось пройти через огромные трудности, как административного, так и религиозного характера. Последнее особенно надо подчеркнуть, ибо дело Неплюева в православной среде часто третировалось как протестантизм, как искажение православной традиции. И именно здесь у Неплюева были наибольшие трудности. Д сих под, к сожалению, его дело и его учение подвергается любителями, как он говорил «мертвой буквы», критике и уничижению. Но дело Неплюева свидетельствует само о себе. Дело удивительное – ведь он успешно реализовал то, что все хором квалифицируют как «утопию», как нечто недостижимое. Но оказывается все совершенно иначе – Неплюев показал нам реальный образ жизни современных христиан. Он доказал, что опыт первохристиан, образовавших коммунистическую Иерусалимскую общину – не фантастика, что он может быть с успехом повторен в условиях капиталистической России. Но с существенным дополнением – обязателен труд, обеспечивающий выживание общины. Это особенно должно быть нам интересно, поскольку мы сейчас живем в аналогичных условиях, когда общество не только не помогает создавать подобные общины, но и всячески этому мешает. И опыт Неплюева, оказывается, ох как современен! Более того, Неплюев предполагал, что идея Трудового Братства может быть распространена на всю Россию, что возможно создание целой сети Братств, подобных неплюевскому, в разных областях производства, но объединенных единой идеей и единым, координирующим их, Всероссийским Советом братств. Воплотить эту идею Неплюеву не удалось. Но видно как далеко простиралась его мысль – вплоть до осмысления основ социального строя. И прежде всего тут надо отметить его полное неприятие капиталистического образа жизни, как сугубо нехристианского. Он писал, что человек должен понять «весь ужас ожесточенной и ожесточающей борьбы против всех и вся на пользу своего кармана, на пользу личного или семейного эгоизма, приводящего к экономической распыленности, при которой вся жизнь становится биржей, где все покупается и продается, вся жизнь становится школою разврата и все отношения заклеймены позором корыстной борьбы, когда на одного победителя приходится множество побежденных, и громадное большинство этих побежденных ни на иоту не лучше жестоких в своем торжестве победителей, так как все они желают быть победителями, все жаждут борьбы и равно чужды духа мирной солидарности". Неплюев же предлагал полную альтернативу капитализму – совершенно оригинальный общественный строй Трудовых Братств, призванный поднять Россию на новый, как материальный, так и духовный уровень, строй, который может быть воплощен на материале реальных, подверженных падшести современных людей. Это уже конкретизация мечты о Святой Руси. По сути дела Неплюев предлагал идею христианского социализма, хотя сам он такого термина не употреблял, зная, как негативно относится к нему наше православное общество. Хотя, конечно, православный социализм не сводится к сети трудовых братств. Его основу должны составлять социалистические предприятия, своим существованием обеспечивающие поддержку братств. III. И все же представление о Неплюеве только как успешном практике, как о мудром воплотителе трудовой христианской общины, страдает ограниченностью. Тут упускается очень важное и обширное поле его деятельности – христианское осмысление общественной жизни, ее правил и законов. В своих работах Неплюев сформулировал целый ряд идей, освещяющих с христианской точки зрения жизнь социума, и прежде всего – христианского социума. Тем самым Неплюев показал себя как замечательный, очень глубокий социолог. Неплюев формулировал свои идеи в виде коротких тезисов-фраз, очень емко передающих основную мысль. Все они так или иначе основаны на святоотеческой традиции и освящены многолетним преданием. Среди них особенно заметны: «Сделать себя достоянием Божиим» – это основной принцип Неплюева: не требовать от Бога исполнения своих нужд, а сделаться рабом Божиим, Его достоянием, выполняющим волю Божию. «Верховный Закон христианского Откровения» – это закон верховенства любви в христианстве. Неплюев выполнял его всем своим существом – любовь была для Неплюева чем-то единственным, чему он отдавался всем сердцем. Поэтому он очень строго относился к искажениям этого закона – к вынесению на первое место «мертвящей буквы», т.е. дословного исполнения богослужения, или к толстовству. «Любовь, разум и ощущения». Неплюев любовь ставил на первое место и старался поставить ее во главу созидаемых им общественных отношений. Но и другие силы души он не забывал, погружая любовь не в безвоздушное пространство, а соотнося ее с другими проявлениями души. Так на второе место после любви он ставил разум, и лишь на третье - ощущения, впечатления, чувства. «Обособление от зла и злых» – одно из фундаментальных положения неплюевской социологии: общество, где действуют персонифицированные силы зла, никогда не достигнет духовной высоты. Поэтому необходимо обособление от «злых и зла». Сеть Всероссийского братства он и рассматривал как совокупность человеческих подмножеств, где такая сепарация осуществлена. «Любовь должна быть хорошо организована». Это иллюстрация положения, что разумом нельзя пренебрегать, разум должен быть всегда союзником любви, оберегая ее. «Дисциплина любви» – это принцип подлинной любви, которая смиряет себя перед нуждами коллектива, отдает предпочтение обществу перед собственными хотениями. «Отрицание «бессистемной благотворительности». Это одно из принципиальных положений Неплюева, обосновывающих Трудовые Братства как высшую форму христианского делания. Принцип общей трудовой жизни Неплюев противопоставляет благотворительности, ибо вторая дает человеку только материальную помощь; первый же дает не только материальную, но, но и духовную помощь, ведущую душу к спасению. «Три силы: любовь, принуждение и корысть». Неплюев считал, что всю общественную жизнь двигают три силы: любовь, принуждение (насилие) и корысть (личная выгода). И среди них только любовь работает на повышение общества, две же остальные – на понижение нравственно-духовного уровня. Наконец, «О покаянии на Соборе» – во время подготовки так и не осуществленного Поместного Собора в 1906 г. Неплюев предложил, что главным делом Собора должно являться не администрирование, а призыв к всенародному покаянию. В чем? В том, чтобы Верховный закон христианского Откровения стал бы на первое место для христианина. Увы, этот призыв Неплюева Церковью так и не был услышан. Таким образом, Неплюев по сути дела создал свою оригинальную христианскую социологию. Думается, что по своему значению она, сопоставима с наследием таких известных русских религиозных философов, как А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, В.С. Соловьев, С.Н. Булгаков. И не только сопоставима, но, может быть, по глубине и укорененности в христианстве превосходит их. Спаси Господи. 12.04.18 http://chri-soc.narod.ru/Nepluev_velikiy.htm
Неомарксист: Размышления, навеянные фильмом Александра Пасечника «Миссия России» Николай Сомин Читая статьи, написанные авторами из православно-патриотической направленности, поражаешься одному обстоятельству. Статьи будто бы вышли из двух разных лагерей. Одни, написанные в основном священниками и экзальтированными дамами, толкуют о богословских проблемах, о жертвенной христианской любви, о покаянии. Другие – о политике, нашумевших общественных и социальных проблемах, о социальной несправедливости и пр. Одни – о небесном, не касаясь земного; другие о насущном земном, вовсе не применяя высокие православные материи к анализу ситуации. Связи между верой и социальной жизнью почти нет. Новый документальный фильм режиссера Александра Пасечника «Миссия России» (https://youtu.be/3Rxw-Fvr4mE) в этом обвинить никак нельзя. Наоборот, судьба православного полуразрушенного собора и судьба совхоза «Россия», на территории которого стоит храм, завязана в такой тугой узел, что совершенно непонятно, где кончается небесное и начинается земное. И судьба эта трагична, очень трагична. Священник о. Сергий думал, что восстановив собор, Божией помощью восстановится и жизнь в окрестных деревнях, восстановится жизнь России. Но оказалось иначе – денег на восстановление нет, люди не помогают, ибо подавляющее большинство из совхоза уехало, работы застопорились, да и смысл в них какой? – кто будет в этот храм ходить? Оказалось, что жизнь должна восстанавливаться параллельно с храмом, а если нет, то храм становится на русской земле бессмысленным. А как разоряли совхоз в ельцинские времена – об этом красочно рассказывает директор совхоза – ныне инвалид и прихожанин ближайшего храма. И стоит собор, полный красоты и величия, а служб нет, крыша протекает, вот-вот обрушится – стоит образом России, которая еще не совсем разрушена, но не имеет перспектив к восстановлению. Вот такая история. Фильм показывает нам не сусальный, а реальный образ и жизни народа, и власти, и церкви. Как поднимать Россию? Кто это сделает? По каким социальным теориям? Главный герой фильма, православный философ и публицист Александр Молотков считает, что будущее России – православный социализм. И действительно, России никуда не деться от глубинных, смыслообразующих ее идей: православия и общинной жизни, основанной на социальной справедливости. Поэтому нет у России другого пути кроме православного социализма, если она хочет воплотить в себе идею Святой Руси. О Святой Руси Молотков рассуждает очень мудро: говоря «Святя», мы видим образ небесного сонма святых, разговаривающих с Христом-Богом, а говоря «Русь» мы подразумеваем великое государство, и не столько бескрайние поля и леса, сколько народ, живущий насыщенной, светлой жизнью. Если эти стороны России будут идти рука об руку, поддерживать друг друга, то Святая Русь возможна. Если же все останется как сейчас, вразброд, то современный безбожный мир поглотит Россию, и ее судьба, впрочем, как и церкви в ней, будет очень безрадостна. Есть опасность, что Церковь, отрекаясь о социальной жизни и думая, что она тем самым служит Христу, упрется в исполнение устава, в формализм. А главное – погонится за деньгами и собственностью, благословляя на это и своих пасомых: ведь собственность теперь – это не только можно, но и просто необходимо, и даже очень хорошо и правильно. А земная Россия – ох как на это страшно смотреть – помчится вместе со всем остальным миром в бесовщину, в беспредел, в антихристовы времена. И будет из лужи смрадного греха посмеиваться над церковью, указывая пальцем на мерседесы батюшек. Да не будет! Пусть православие живет не только в храмах, но и придет в сердца людей, стремящихся возродить нашу Россию. Фильм Александра Пасечника – горький, даже трагичный, но прожигающий душу. Режиссер не боится показать правду теперешней жизни, как бы она неприглядно не выглядела. Этот исповедный, заставляющий задуматься фильм надо посмотреть каждому верующему. http://chri-soc.narod.ru/Razmishlenia_o_Missia_Rossii.htm
полная версия страницы