Форум » Религия и философия » Теории Рене Жирара. Несовременный философ » Ответить
Теории Рене Жирара. Несовременный философ
Неомарксист: http://www.kommersant.ru/doc.aspx?DocsID=132853 Теории Рене Жирара Несовременный философ Французский колледж при МГУ предполагал завершить семестр эффектным жестом: приглашением с циклом лекций Рене Жирара — одного из крупнейших французских философов. Однако визит мэтра в Москву неожиданно перенесся на неопределенный срок. Рене Жирару принадлежит одна из самых интересных в XX веке теорий происхождения человека и религии, с которой российская публика практически не знакома — книги Жирара до сих пор не переведены на русский язык. /К счастью это уже не так. В настоящее время на русский язык переведены две его книги: «Козел отпущения» и «Насилие и священное». Последнюю книгу в формате PDF можно скачать здесь http://www.kodges.ru/71928-nasilie-i-svyashhennoe.html -Неомарксист/ В надежде, что философ все же выступит перед московской аудиторией, Ъ предлагает своим читателям совершить первое знакомство с работами Жирара — о них рассказывает критик ГРИГОРИЙ ДАШЕВСКИЙ. Первую часть теории — концепцию "миметического (подражательного) делания" — Жирар сформулировал в книге "Ложь романтизма и правда романа". Суть идеи в следующем: человек неспособен к самостоятельным деланиям и хочет только того, чего захотел уже кто-то другой. История европейского романа — это история отношений между человеком, образцом для подражания и тем объектом, который указан образцом как желанный. Дон-Кихот подражает книжному рыцарю Амадису Галльскому, Жюльен Сорель — Наполеону, снобы у Пруста — высшему свету, персонажи Достоевского — чуть ли не первому встречному. Модель для подражания переходит из мира книг, исторических биографий и прочего в непосредственное соседство с субъектом. А чем реальнее и ближе образец, тем вероятнее, что между ним и подражающим возникнет соперничество. Из идеала образец превращается в преграду на пути к желанному объекту. "Образец-преграда" — важнейшее понятие теории Жирара. Самый простой пример — его интерпретация фрейдовского "эдипова комплекса": по Жирару, ребенок не потому видит в отце врага, что влюблен в мать, а наоборот, подражает отцу в его любви к матери; для Фрейда первично влечение, для Жирара — подражание, которое только и создает влечение. Одним словом, ревность идет раньше любви. Пределом такого отношения будет полный перенос желаний с объекта на сам образец — таким переносом Жирар объясняет и современный гомосексуализм, и ритуальный каннибализм. "В обоих случаях инстинктивное влечение отрывается от объекта (то есть женщины или пищи), за который люди спорят, и сосредоточивается на том или на тех, с кем мы за него спорим". Почему именно человек Нового времени оказывается в полной власти этого "миметизма"? Потому что все традиционные общества построены на строгой системе правил и запретов, цель которых — свести к минимуму (а еще лучше — к нулю) число объектов, за которые возможно соперничество между членами одной и той же группы: тебе положено это, другому — то. А главная идея современной цивилизации (и этим она уникальна) — каждый имеет право на все. С другой стороны, в традиционных обществах те же самые запреты служат тому, чтобы "хороший миметизм" (на котором строится любое обучение) не перешел в "дурной", то есть в соперничество: ребенок или ученик знают, каким действиям старшего они имеют право подражать, а каким нет. В современном обществе запрещенным к подражанию (хотя бы на словах) действием старших остается едва ли не одно курение. Откуда взялись эти запреты и почему они исчезают? На первый вопрос ответила книга "Насилие и священное", на второй — "Сокровенное от создания мира". В "Насилии и священном" Жирар предлагает теорию происхождения религии. Сводится она к следующему: главная угроза для любого человеческого сообщества — это внутренние распри. Возникают они неизбежно именно из-за постоянного подражания, переходящего в соперничество. Первобытное племя, пораженное междоусобицей, оказывается беззащитно перед всеми другими бедами: болезнями, неурожаями, нападением врагов и т. д., все эти внешние катастрофы регулярно служат метафорами катастрофы внутренней. Что могло от нее спасти, когда она происходила? По Жирару, только одно — мгновенное обращение взаимного насилия в насилие единодушное, направленное против кого-то одного, причем выбранного совершенно произвольно. Спонтанный суд Линча успокаивал страсти, возвращались мир и, следовательно, шансы выжить. Этот переход должен был казаться необъяснимым, и случайная жертва неизбежно приобретала черты главного распорядителя всей операции: она привела племя к гибели и от нее спасла. Следы этого вполне реального события, лежащего в основании всех выживших сообществ, Жирар находит в множестве мифов и ритуалов во всех частях света. Процедура оказалась спасительной — поэтому ее надо повторять. Но при каждой опасности убивать "одного из нас" невозможно, и прежде всего потому, что это приведет к новой вспышке насилия. Где же выход? Возникает жертвоприношение, которое Жирар определяет как воспроизведение первоначального самосуда, с заменой первой — "такой же, как мы" — жертвы на существо, за которое не будут мстить, которое одновременно похоже и не похоже на нас. Отсюда ведут происхождение все ритуалы и установления, в том числе приручение животных. "Люди не могли вдруг взять и решить: давайте обращаться с предками лошади и коровы так, будто они уже приручены... Чтобы обеспечить будущее приручение, нужен был непосредственный и настоятельный мотив. Только жертвоприношение могло его предоставить... Чтобы жертва стала похожа на членов сообщества, она должна была пожить среди них". В этот промежуток между выбором жертвы и ее убийством и происходило ее одомашнивание. Таков же, по Жирару, и механизм происхождения "политической власти": первобытному царю позволено то, что запрещено остальным, именно как будущей жертве — представление о власти как о "праве на большее" возникает из этих предсмертных вольностей. С другой стороны, и вся система запретов и табу направлена на то, чтобы междоусобного насилия избежать, значит, она прежде всего против подражания как источника всех распрей. Отсюда — страх перед зеркалами, близнецами, изображениями и так далее. А творца всех правил видят в той же самой первоначальной жертве. Таким образом, Жирар выстраивает ряд: подражание — насилие — самосуд — возникновение религии. Этот механизм, полагает Жирар, эффективен постольку, поскольку скрыт от людей, поскольку они считают свое собственное насилие исходящим из внешней — священной — силы, которая поэтому и может от него спасти. В "Насилии и священном" самым ранним разоблачением этого механизма названа греческая трагедия. Например, миф об Эдипе изображает главного героя чудовищем, убившим отца и женившимся на матери, и потому — причиной поразившей Фив чумы. А трагедия Софокла меняет мифологическую последовательность на истинную: есть чума (образ междоусобицы), и потому требуется жертва, которую можно изобразить монстром — выбор, вполне произвольный, падает на Эдипа. Книга принесла Жирару мировую славу, и ее влияние заметно во множестве работ по истории религии. Но многие рецензенты задавали вопрос: почему Жирар ничего не говорит о самой близкой и знакомой религиозной традиции, о христианской? Ответ стал ясен из книги "Сокровенное от создания мира". В ней Жирар излагает главную часть своей теории: механизм "основополагающей жертвы" — тайный фундамент всех религий мира, кроме христианства. Христианство разоблачает эту тайну: насилие перестает быть священным и становится чисто человеческим. Насилия все больше, но его оправдания и обоснования все менее убедительны, оно все менее эффективно. Поэтому вместо мифов у нас то, что Жирар называет "текстами гонений": например, рассказы в средневековой хронике об эпидемии, вызванной евреями и прекратившейся после погрома. Их отличие от мифов — именно в прозрачности для нас: мы понимаем, что были чума и погромы, но жертва была невиновна. Завершив свою теорию, Жирар потерял популярность. Вместо тотальной критики, которой от него ждали, он предложил апологию христианства и "европоцентризма", то есть перестал быть "современным". Рене Жирар родился в 1923 году в Авиньоне, учился во Франции, с 1947 года живет в США. Профессор Стэнфордского университета. Автор книг "Ложь романтизма и правда романа" (1961), "Насилие и священное" (1972), "Сокровенное от создания мира" (1978) и других.
Ответов - 2
Неомарксист: Заместительная жертва по Жирару - основа человеческой культуры и вокруг неё построены все мифы и религии. А в России так вообще на алтарь жертвенности были брошены десятки миллионы людей, что немыслимо даже для жертвоприношений древних. Так что сталинизм был не модерном, а самой жуткой архаикой, которой даже не было на заре христианства и язычества. Заигрывание с народным бессознательным сыграло злую шутку с интеллигенцией, идеализировавшей народ. Не стоит слишком уж вглядываться в бездну, пока она не начала вглядываться в тебя (Ницше). Разум и критическое мышление - вот лекарство от народной дикости и мракобесия и интеллигенция должна просвещать народ, а не опускаться до его уровня. Таков главный вывод из русской трагедии 20 века на мой взгляд.
Неомарксист: Сейчас, глядя на происходящее в России и не только в ней, понимаешь всю правоту Жирара. Ничего не меняется. Опять ищут козлов отпущения - хохлов, пиндосов, гейропейцев, а сейчас снова евреев (тема о "ритуальном убийстве" Николая 2) только чтобы сплотить несчастное российское общество, стремительно нищающее, вокруг кремлёвской ОПГ во главе с бессменным царём. Так что по мере вставания с колен можно ожидать раскручивания маховика ненависти и роста погромных настроений в обществе. Разделяй и властвуй. Ничего больше эти ребята наверху не умеют, разве что воровать в астрономических размерах (по разным оценкам от 200 млрд до 1 трлн долларов выведены в оффшоры современным режимом).
полная версия страницы